Шрифт:
Чтобы помнили
1. Переселенцы
В 1939 году из села Долгощелье Мезенского района Архангельской области судьба забросила моих родителей и еще шестнадцать семей на берег Северного Ледовитого океана, в местечко рядом с мысом Канин Нос, Чешская губа, поселок Волонга Ненецкого автономного округа. Время было тяжелое, и если бы не местные жители, ненцы, мои родители, наверное, погибли бы от голода и холода.
Ненцы – люди природы, кочующие по просторам Заполярья следом за оленьими стадами. Эти животные давали им все, что необходимо для жизни в суровых природных условиях. Они были и средством передвижения, и источником пищи, и материалом, из которого изготавливались жилища (чумы), обувь и одежда.
Выживать в условиях Крайнего севера этому народу помогали не только олени. Ненцы ездили и на собачьих упряжках при добыче морского зверя. Они охотились на тюленей, нерп, куропаток, пушного зверя, ловили рыбу, собирали грибы, ягоды. Ели строганину (сырую замороженную
Существуя в таких экстремальных условиях, ненцы умудрялись сохранять завидное здоровье, некоторые из них жили долго, более 90 лет. С недугами (страдали они в основном цингой, суставными и простудными заболеваниями) помогал бороться опыт, накопленный веками их предками, и обычаи, которые они свято соблюдали. Женщины у них, к примеру, рожали в чуме, но не в общем, так как этим, по их поверьям, можно было осквернить жилище, а в отдельном или так называемом, «балагане». Нередко представительницам слабой половины приходилось производить младенцев на свет прямо на улице. В таких условиях выживали наиболее жизнеспособные, говоря научным языком, происходил естественный отбор. Все это пришлось испытать и переселенцам, в числе которых были мои родители.
Основной нашей напастью, с которой приходилось бороться постоянно, были вши. Тяжелее всего приходилось женщинам с их длинными волосами. Мыла в то время не было, и мы мылись щелоком (горячей водой, настоянной на золе). Кроме этого, приходилось также терпеть неприятное соседство с полчищем тараканов, клопов и даже сороконожек. Боролись с ними постоянно, но их не убывало.
2. Детство
Как рассказывала мама, до войны по тем временам мы жили хорошо, дружно и в достатке (были сыты, как-то одеты, да тогда еще здоровы, что еще надо?). Правда, случалось, что кого-нибудь из знакомых мужчин забирали. Впоследствии мы узнавали, что забирали их в тюрьму. Бутарин (по прозвищу Гаврилыч), совершенно неграмотный мужик, настолько, что даже расписаться не мог, вместо этого просто ставил крестик, сказал что-то не то, и исчез. Правда, потом его отпустили. Впоследствии у него было 12 детей от законной жены, и от, как сейчас говорят, гражданской немногим меньше. Так было почти в каждой семье тогда, уже в военные годы. Несмотря на то, что мужского населения заметно поубавилось, жизнь брала свое. Дети были в каждой семье. В нашей было семь братьев от четырех отцов. Своего, Иосифа Александровича, я не знал, потому что он погиб во время большого шторма осенью 1935 года (родился он в 1908 году). Мама тогда была на шестом месяце беременности. Отец трудился мотористом на утлом суденышке, которое как-то попало в сильный шторм. После этого на берегу нашли только одного человека из трех – он был привязан к мачте. После смерти отца мама вышла замуж за его двоюродного брата Ивана Егоровича Широкого (он родился в 1908 году, погиб летом 1943-го). Ее сыновья Федор, Александр и Виктор получили его отчество. А меня назвали Иосифом в честь моего родителя, первого мужа мамы. Иван не усыновил меня, в память о брате и ради продолжения его рода. Именно поэтому я Иосиф Иосифович.
Когда началась война и всех мужчин, способных держать в руках оружие, призвали на защиту родины, Иван ушел на фронт. Вернулся он в 1942 году инвалидом, с перебитыми ногами. Долго лечился. Чуть оправившись, поехал на заработки в Северную Камбальницу ловить рыбу на еле (утлое деревянное суденышко с шестисильным мотором). Но случилось несчастье. В море команда судна, на котором служил отец, нашла бочку со спиртом. Все, кто его пил, погибли, страшно мучаясь. Помню, жители деревни много дней ждали возвращения своих добытчиков. Наконец среди волн показалась мачта суденышка, а затем и оно само. Но когда оно пристало к берегу, все поняли, что ожидания были напрасны. На еле был только один человек – капитан Иван Николаевич Безбородов. Он не употреблял спиртного, потому и остался жив. Горе затронуло многие семьи. Когда о несчастье узнала моя мама Клавдия Андреевна, то потеряла сознание и за один день стала седой. От отца на память не осталось ни одной фотографии, только шапка, тюни (обувь, сшитая из шкуры морского зверя) и большая солдатская шинель, которая много лет служила мне постелью на чердаке в «балагане».
Но жизнь продолжалась. Холод, голод, карточная система, из-за которой хлеба месяцами не видели. Из обуви одни калиши (низкие валенки с пришитыми голяшками). Одежду нам шила мать, из мешков или из списанных парусов. Она была прочной, долго носилась и летом, и зимой, и переходила по наследству младшим членам семьи. Окрашенные соком ягоды сихи (водяника черная по-научному) в темно-вишневый цвет рубахи и брюки выглядели прилично. А когда цвет становился не таким ярким, одежду подвергали окрашиванию снова…
Пока взрослые думали, как выжить, мы, малые дети, жили своей, детской жизнью и с утра до ночи были предоставлены самим себе. Бродили по тундре, искали гнезда птиц, собирали яйца, удили рыбу, летом в основном камбалу, а зимой – навагу, которая ловилась и без крючков. А вот для ловли камбалы они требовались. Их мы делали из швейной иголки или тонкой стальной проволоки. За это (иглы
На берегу океана в двух-трех километрах от деревни в местечке Белая Щелья, на высоких крутых скалах, было особенно много яиц, но достать их было труднее. И самое главное в процессе такой охоты – голову сберечь от птиц, которые яростно защищали от нас свои гнезда. А их много – целый птичий базар: и полярные чайки, и буревестники (мы их почему-то называли «поварами»), гагары, гуси, утки и кривки, и петухи, и другие. Бывало, столько яиц в этих походах наберем, что с трудом идем до дому. А сколько птиц мы поймали в капканы, особенно «поваров» и чаек! Мясо их вкусное, жесткое, немного пахнущее ворванью. Так и кормились. С годами птиц стало меньше, они перелетели в другое место – подальше от людей.
Зимой с пропитанием было еще сложнее. Тогда мы ловили в обруч или плашки (дощечка с маленькими силками-петлями из конского волоса) пуланцев, птиц величиной с воробья, вкусных и жирных. А когда немного подросли, стали силками ловить куропаток. Если же пищи не было совсем, питались измельченным ягелем (оленьим кормом), смешанным с остатками муки, – мама пекла лепешки. Ели. Как говорится, на безрыбье и рак – рыба.
Как-то ближе к осени (я как раз должен был идти в первый класс, тогда в школу брали с 8 лет) со мной произошел случай. Мы с ребятами решили искупаться рядом с домом в прохладной реке Волонге. Вода уже убывала – был отлив. Течение быстрое. Ребят на берегу собралось много, в том числе и моя симпатия Саня Шуваева (она и сейчас, наверное, живет в Волонге, работает заведующей медпунктом). Разделись и в чем мать родила прыгнули в воду. Чтобы произвести впечатление на Саню, я нырнул, а плавать в то время умел, как топор. Вынырнул, ноги не достают до дна, от берега далеко, вместо воздуха хватаю воду, а дальше уже ничего не помню. Хорошо, что именно в это время на речку полоскать белье пришли моя мама вместе с тетей Надей. Когда мать увидела, что тонет ребенок, она не раздумывая бросилась в воду, так как плавала очень хорошо, вытащила меня на берег, подняла на уровень груди и, только в это момент увидев, что это я, вскрикнула «Оська!» и уронила меня в няшу (жидкую глину).
3. Начальная школа
Помню, как в 1943 году я пошел в первый класс первого сентября. Мама сшила мне новые брюки и рубаху из списанного паруса, сумку для книг из мешка. Попросила покружиться, приговаривая: «Пня наряди, и тот будет красивым». Хорошо, что в доме имелась и безотказно служила долгие годы швейная машинка «Зингер». Школа находилась в 50-60 метрах от дома. Бывало, я, как только покажутся проталины, босиком бегал на уроки. Располагалась школа в избе. Учились в две смены: 1-3 классы и 2-4 классы, 14 учеников. Учительница для всех нас была второй мамой. Писать мы учились между строк в старых книгах, или, в лучшем случае, на серой упаковочной бумаге. Учительница выдавала одно перо рондо на весь учебный год. У девочек (они аккуратнее и бережливее) оно, может, и служило столько. У нас же, мальчишек, не получалось, мы их теряли или ломали. Тогда приходилось использовать перо от крупной птицы. А вот чернила в порошке учитель выдавала нашим родителям и тоже на весь год. Как бы мы их ни экономили, хотя и были чернильницы-непроливайки, на год этого количества все равно не хватало. Поэтому делали заменитель – обыкновенную сажу из печной трубы, разведенную водой. После написания такими чернилами лист для проверки подавали учительнице осторожно, чтобы она могла прочитать и поставить оценку. А затем встряхивали исписанный лист, осторожно, не нажимая, проводили по нему сухой тряпкой, и следов от сажи на листе почти не оставалось. Можно было на этой же бумаге выполнять новое задание.
Чистописание, как и все остальные уроки, у нас вела Любовь Ивановна, моя первая учительница. Мы очень старались на ее уроках, а она, несмотря на то что мы порой писали птичьими перьями, всегда оценивала наш труд справедливо.
После уроков разбегались по домам. Дом наш стоял как раз посередине деревни. Четверть избы занимали русская печка, сени, коридор и построенный из торфа хлев для коровы. Печь топили дровами, за которыми ездили за много километров вверх по реке Волонге на собаках, оленях, лошадях. А когда дров совсем не было, мы с братом Федей ходили с чункой за реку за ерой (мелкий кустарник). Мать готовила в печке пищу, а мы, пацаны, в ней мылись. За водой с ушатом на чунке (больших санках) приходилось ходить за 1-2 километра на ключи. Зимой в нашем доме было относительно тепло, потому что снегом его заметало почти до крыши. Зато весной, когда снег начинал таять, в доме было настолько сыро, что половицы плавали. Тогда я садился в корыто и представлял, что плыву на лодке.
В нашей деревне напрочь отсутствовала связь. Даже о начале войны мы узнали только спустя месяц, когда приехали забирать наших отцов. Электричество появилось только в 1960 году, и то включалось только на несколько часов по вечерам. На весь поселок – две керосиновые лампы. Позднее, конечно, появились и другие – «Молния» и фонарь «Летучая мышь». Но до этого большинство жителей обходилось сальниками (светильниками), благо тюленьего сала было достаточно (кроме того, из шкур тюленя шили одежду, а мясо шло в пищу). Рыбий жир тоже использовался для освещения. Если не было сала – жгли лучину.