Непридуманные истории (сборник)
Шрифт:
Отец Никифор постоял перед отцом Гавриилом, надеясь хоть в этом добрейшем лентяе увидеть скорбь по своей кончине. Но ничего не увидел, так как тот спал, стоя перед его гробом, да так крепко, что даже похрапывал. Никифор стал прислушиваться к пению монахов, и оно ему показалось очень странным. Все монахи вместо пения заупокойного канона свистели на разные птичьи голоса. Да, вот именно, вся братия монастыря щебетала многоголосым птичьим хором. Отец Никифор так удивился этому, что даже сразу очнулся ото сна и, подскочив со своего ложа, ударился головой о потолочную деревянную балку. Свалившись с лежанки на пол, он запричитал: «Господи, что это? Где это я? Что это со мной?» Сидя на деревянном полу и потирая ушибленное место, он с недоумением оглядывал убогую обстановку маленькой низенькой избушки, в которой находился. Через небольшой оконный проем вместе с утренним солнечным лучом врывался разноголосый птичий гомон. «Может, это продолжение сна?» – подумал Никифор, но тут он все вспомнил и, окончательно очнувшись от впечатления странного сна, невесело рассмеялся.
…Вчера, когда его привезли сюда на монастырском «уазике», он долго бродил среди обветшалых строений лесной делянки. Наконец выбрал для ночлега именно эту баньку, стоящую на самом краю поляны возле старых огромных елей, покровительственно положивших на ее крышу свои тяжелые мохнатые лапы.
Одевшись, он вышел и огляделся. Поляну размером с небольшое футбольное поле с трех сторон окружал густой лес, а с четвертой стороны – лесопосадка с редкими деревьями, сквозь которые виднелась сельская дорога, а за дорогой – поле, уходящее холмами в несусветную даль. На середине поляны стоял бревенчатый дом-пятистенок. Полусгнившие стропила крыши кое-где были прикрыты кусками старого шифера, и одиноко торчала полуразвалившаяся кирпичная труба. Из четырех окон только два были с рамами, да и то без стекол. Недалеко от дома стоял длинный деревянный стол под навесом из досок. Навес весь прогнил, но стол был сделан крепко, на совесть. Вкопанные в землю дубовые столбики заменяли ему ножки, а крышка была сбита из толстых струганых досок. Здесь же, под навесом, располагалась печка, труба ее развалилась, но сама она была цела. Над дверями избы висела фанерка с надписью, которая почти выгорела на солнце, однако Никифор с трудом, но все же прочел: «Тракторно-полеводческая бригада колхоза “Путь к коммунизму”». Напротив дома стоял большой сарай, воротины которого, прикрепленные к косякам ременными петлями, были наполовину распахнуты. Крыша сарая покрыта полусгнившей соломой. Вот и все строения. А вокруг миролюбиво шелестел листьями лес и весело щебетали птицы.
– Передай отцу наместнику, что здесь практически нет пригодных для жилья помещений, – сказал вчера отец Никифор, прощаясь с водителем, – буду пока осваиваться и жду… – Он в замешательстве замолчал.
Водитель вопросительно поглядывал на Никифора, желая услышать, чего он ждет. Но тот мучительно размышлял: как бы это выразиться более обтекаемо, чтобы не раздражать отца наместника, но, так ничего и не придумав, с досадой махнул рукой: «Ладно, поезжай с Богом». Ему хотелось сказать, что ждет, мол, чтобы его как можно быстрее кто-нибудь из братии монастыря заменил на этом послушании. Но после состоявшегося с наместником разговора это пожелание выглядело бы вызывающим.
Вечно спешащий куда-то наместник Свято-Преображенского мужского монастыря архимандрит Феодосий, вызвав отца Никифора, почти на ходу сказал ему:
– Монастырю жизненно необходимо развивать подсобное хозяйство для прокормления. Губернатор дает нам землю в одном из развалившихся колхозных хозяйств. Правда, это более двухсот километров от города, но земля там хорошая, и в лесном урочище есть строения, годные для жилья. Бери все необходимое и поезжай осваивать место. Будем устраивать там монастырский скит. Возьми с собою антиминс, его архиерей благословил для скита. В подходящем помещении устрой домовую церковь, без молитвы такие большие дела не пойдут. Побудешь там некоторое время, потом тебя заменим. Главное, помни – «не хлебом единым», так что наладь прежде всего служение Божественной литургии.
Отец Никифор хотел было спросить, через какое время его заменят, но наместник замахал руками:
– Некогда мне сейчас, срочно вызывают в епархиальное управление.
Отец Никифор поспешил за наместником. Проводив его до самой машины, все же осмелился задать вопрос:
– А как же мне, отец наместник, с вами связь поддерживать, чтобы знать, что и когда?
Этот вопрос вывел отца наместника из равновесия. Он особенно не любил вопросов, на которые сам не знал четких ответов. Уже было подобрав полы рясы, чтобы сесть в автомобиль, он резко развернулся и с раздражением ответил:
– Вы, отец Никифор, задаете слишком много вопросов. Вопросы задавать здесь могу только я. Ваше дело со смирением исполнять послушание, помня данные вами при постриге обеты. У вас пока только одно послушание: обустраиваться, молиться и ждать.
Чего и когда ждать, наместник так и не пояснил, а сел в автомобиль, который, тут же сорвавшись с места и обдав отца Никифора выхлопными газами, скрылся за воротами монастыря. Тот, понурив голову, побрел собирать вещи.
Если бы отец Никифор знал, зачем так срочно был вызван в епархиальное управление наместник, то не спешил бы со сборами. Но, к несчастью, а может быть, наоборот, к счастью, он этого не знал. Потому после обеда поехал к месту своего послушания.
И вот сейчас отец Никифор стоял на поляне, предаваясь своим грустным размышлениям. Так он простоял с полчаса. Наконец спокойный и монотонный шелест деревьев и пение птиц низвели в его смятенную душу умиротворение.
– Недельку как-нибудь здесь продержусь, а там меня наверняка заменят, – успокоил он сам себя.
Достав из кармана молитвослов, отец Никифор решил тут же, на поляне, прочитать утреннее правило. Повернувшись навстречу солнцу, он громко, во весь голос, стал читать молитвы. Ему показалось, что в такт его молитвам забубнил лес. Птицы, вначале было приумолкнув от неожиданности, вновь запели свой гимн, прославляющий Творца, показавшего им солнечный свет. Фью, фью, фью, – пели они, а отцу Никифору слышалось, будто птицы повторяют за ним вслед: «Свят, Свят, Свят еси Боже».
Так уж устроен человек, что для него более страшны неопределенность и ожидание в неизвестности, чем сами события, пусть даже огорчительные.
Сейчас наш герой настроен благодушно, так как определил для себя ожидание сроком в неделю, ну плюс-минус два дня – это терпимо. Надежда и упование на скорое избавление вселили в него бодрость духа и созидательный настрой. Он решил успеть чего-нибудь сделать положительное, чем можно было бы похвалиться перед отцом наместником, – вот, мол, я какой, недаром вы меня послали, знали, что не подведу.
Надежды отца Никифора исходили из простой человеческой логики: нельзя больше недели здесь проторчать без достаточных запасов пищи, без элементарных условий жизни.
Но эта простая человеческая логика оказалась совершенно бессильна перед неожиданно сложившимися обстоятельствами, которые, казалось бы, независимо друг от друга выстроились в цепочку, образуя абсурдную для человеческого понимания ситуацию, которую и нарочно-то трудно придумать. Об отце Никифоре все просто забыли.
Ну, во-первых, забыл сам наместник, и его нетрудно понять. Вызванный в епархиальное управление, он был срочно послан в Москву, на рукоположение во епископа. Решением Священного синода определено быть ему архиереем в одной из вдовствующих епархий необъятной России. Все понимают, какое это волнительное событие, – тут уж ни до чего. А когда прибыл в означенную епархию, его так закружил круговорот высоких обязанностей, что… ну, словом, за владыкой большой вины нет. Там, в монастыре, мол, новый наместник во всем сам разберется. Но отец Никифор при отъезде из монастыря так был озадачен неожиданным послушанием, что никому из братии толком ничего не объяснил. Сказал только, что едет по благословению наместника. А те потом решили, что он уехал с архиереем в новую епархию. Вспоминать отца Никифора вспоминали, но только в молитвах, гадая, какое у него сейчас послушание. Новый наместник был назначен со стороны, а так как на скит никаких документов не успели составить, то он вовсе про него не знал. Мог бы что-то сказать ему шофер, ведь он отвозил отца Никифора в скит. Тем более парень молодой, память у него хорошая. Да вот беда, на следующий день его вызвали в райвоенкомат, а уже через неделю он маршировал в строю новобранцев на Дальнем Востоке. Так и оказался отец Никифор за двести с лишним километров в глухом лесном урочище совсем один, всеми позабытый. Но он этого тогда еще не знал и с энтузиазмом принялся осваивать местность.
Прочитав утреннее правило, отец Никифор решил прежде всего разыскать воду для умывания и питья. «Ведь раз здесь были когда-то люди, значит, поблизости есть вода, – рассуждал он, – если, конечно, ее не привозили для комбайнеров в бочке». Пройдя по лесу, он наткнулся на болотце. Для питья брать воду отсюда не хотелось, но для умывания она вполне годилась. Умывшись, он продолжил поиски, которые не принесли никаких результатов, только чуть было не заблудился в лесу. Набродившись вдоволь по лесу и изрядно проголодавшись, он наконец вышел к своему урочищу. Правда, вместо воды принес полное ведро грибов: подосиновиков, подберезовиков, и даже белые попадались. Это несколько утешило его. Попробовал разжечь печи, вначале ту, которая под навесом, а потом в доме, чтобы сварить обед, но обе печки страшно дымили, и огонь гас. По всему было видно, что забиты дымоходы. Бросив эту пустую затею, разжег посреди поляны костер, на его угли поставил жариться картошку с грибами. А сам, наскоро перекусив пирогом с капустой и морковкой, прихваченным из монастырской трапезной, принялся проводить ревизию своих вещей. Кроме богослужебных книг, церковной утвари и трех бутылок кагора для совершения литургии, он привез портфель с разными инструментами: ножовкой, топориком, гвоздями и прочей мелочью. Из продуктов оказалось: килограммов десять муки в мешочке, три килограмма крупы, ведро картошки, бутылка подсолнечного масла, авоська с луком, по пачке чая, сахара и соли, спички, четыре банки рыбных консервов. Вот и все его запасы. Прикинул, что всего этого хватит на неделю, а на Успение можно даже рыбными консервами разговеться. Поев, он запил обед прихваченным с собою монастырским квасом.