Непридуманные истории (сборник)
Шрифт:
– А кто такие оглашенные? – продолжал любопытствовать Анатолий.
– Это еще не крещенные люди, которые готовятся к принятию крещения. Эта подготовка и называется «оглашение», то есть наставление в вере.
– Ну, значит, я могу присутствовать, я ведь крещеный.
– Но вы не верите в Бога, значит, нарушили обеты крещения, потому не можете относиться к числу верных, то есть верующих во Христа. Значит, не можете участвовать в Таинстве евхаристии.
– Что же мне теперь, если я хочу быть в числе верных, надо по-новому креститься?
– Нет, крещение совершается только один раз в жизни. Потому и говорим в Символе веры: «Верую во едино крещение во оставление грехов». Для того чтобы вам снова стать верным, надо пройти Таинство исповеди, которое возвращает благодатные дары Духа Святого, даваемые в крещении.
– Вот как у вас все сложно, – разочарованно протянул Анатолий и вышел из храма.
Отец Никифор вначале совершил утреню с выносом креста и поклонением ему, а затем чин освящения храма и Божественную литургию. Радость, которая охватила отца Никифора во время Евхаристического канона, невозможно было описать никакими словами. Отцу Никифору показалось, что он вознесся над всем лесом, что литургия совершается не в этом убогом месте, а в каком-то воздушном, небесном храме.
Лица пенсионеров тоже светились и сияли от счастья, несмотря на усталость от четырехчасовой службы. По окончании богослужения они попросили священника совершить панихиду по родителям. Баба Настя передала отцу Никифору помянник со множеством имен. В начале помянника стояла дата – 1650 год. Отец Никифор решил поправить эту ошибку:
– Анастасия Матвеевна, у вас, наверное, должен стоять здесь 1950 год, а не этот.
– Все правильно, батюшка, здесь имена наших предков с 1650 года. Раньше эта дата состояла из славянских букв, от Сотворения мира, но потом для удобства один священник перевел нам на современное летосчисление – от Рождества Христова. Так что я всех своих прадедов и прабабок знаю аж с семнадцатого века. Вот только когда помирать буду, не знаю, кому передать: дети-то мои в городе живут, в церковь почти не ходят, дома не молятся. Беда с современной молодежью.
– Не беспокойтесь, в случае чего я буду поминать, – успокоил ее отец Никифор, – после меня – другие монахи этого скита.
– Это, батюшка, хорошо. Но память должна быть «в род и род», как это поется на панихиде.
Начало октября выдалось сухим и солнечным. Анатолий после праздника Воздвижения еще ни разу не приходил в скит. «Обиделся, наверное, за то, что я не разрешил ему присутствовать на службе, – размышлял отец Никифор. – Может, не надо было ему совсем ничего говорить? В городе в церквах за литургией кто только не стоит – и некрещеные, и неверующие даже. Откуда знать, кто зашел в храм, народу много, постоянно во время литургии заходят, выходят кому когда вздумается, как на вокзале. Получается, что всех присутствующих на литургии можно разделить как бы на три группы. Одна в алтаре – священники с диаконами и прислужники-пономари. Вторая в храме – это искренне молящиеся православные люди. И третья, тоже многочисленная часть, которая понятия не имеет, что происходит самая важная служба: пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Никто их не изгоняет из храма, не запирает двери, оставляя только верных. Но что особенно интересно, те верные, которые стоят в алтаре, и те, кто стоит в храме, не все являются участниками Святой Евхаристии. Все слышат одинаково слова Христа: «Примите ядите… пийте от нея вси», но, когда священник выходит с чашей и говорит: «…Со страхом Божиим и верою приступите», подходят к этой чаше лишь немногие из верных. Другие же со смирением говорят: "Мы не готовы причащаться. Мы просто пришли послушать обедню"».
Отец Никифор вдруг представил себе Тайную вечерю, на которую, кроме двенадцати апостолов, пришли еще ученики Христовы, но они не приступают к святой трапезе, а говорят: «Мы просто постоим в горнице, посмотрим, послушаем, помолимся вместе с вами». «Правильно ли я поступил, что не разрешил присутствовать Анатолию на Божественной литургии верных?» – еще раз задался вопросом отец Никифор и уверенно констатировал: правильно, и нечего даже сомневаться, если обиделся – это его проблемы. Но все же он невольно ловил себя на мысли, что ждет Анатолия, и, когда тот пришел в один из дней, обрадовался его приходу. Анатолий предложил пойти в лес, поискать опят и пособирать клюкву на болоте.
Шли молча по сухой опавшей листве, которая приятно шуршала под ногами, каждый погрузился в свои думы. Собственно, отец Никифор даже не думал, а творил про себя Иисусову молитву, пребывая в уверенности, что Анатолий сам заговорит первым и именно о чем-то важном для него – для того он и пришел. Так и случилось.
– Я как-то обещал вам, отец Никифор, рассказать, почему живу в этой глуши. Я просто здесь прячусь, попросту говоря, скрываюсь от того, кто меня разыскивает.
– Кто же вас разыскивает?
– Мои кредиторы. Если они меня найдут – мне конец. Началось все с того, что, окончив мединститут, я женился и устроился работать в больницу. Вскоре у меня родился ребенок. Начались денежные затруднения. Кому мы нужны – молодые начинающие специалисты?! Кому до того дело, что я, проучившись семь лет, не могу на свою мизерную зарплату обеспечить достойную жизнь своей семье? Жена после родов, естественно, не работает, сидит с ребенком. Жилплощади своей нет, почти все деньги уходят на оплату снимаемой квартиры. Однако вижу, некоторые умудряются жить неплохо, покупают квартиры и машины. Ездят отдохнуть в отпуск на Кипр и во Францию. Зависть меня одолела. Чем, думаю, я хуже? Решил тоже заняться коммерцией. Тут как раз для этого появилась возможность. Умерла моя тетка, от нее мне в наследство остался домик в небольшом городке. Жена говорит: «Давай туда переедем, будет свое жилье, устроишься работать в больнице». Я не согласился: «Ну вот, еще чего не хватало, я из областного большого города перееду в глухую провинцию. Пойми, – говорю, – это нам шанс судьба дает. Продадим дом, деньги вложим в дело и заживем как люди».
Домик дорого продать не удалось, так как там спроса на жилье не было. Но все же денег хватило открыть свой собственный аптечный киоск. Жить стало намного легче. Через год купили двухкомнатную квартиру. Аппетит приходит во время еды. Захотелось мне дело расширить. Сунул взятку одному чиновнику и получил неплохое помещение в аренду в центре города, решил там открыть приличную аптеку. Взял крупный кредит для закупки лекарств, а на следующий день – дефолт этот проклятый. Лекарства не удалось закупить, а отдавать тот кредит нечем. Брал в рублях – а расписка за кредит в долларах. И понеслось. Аптечный киоск пришлось продать, но и пятой части кредита не перекрыл. Ребята крутые, которые мне кредит дали, счетчик включили. Долг каждый день растет в геометрической прогрессии. Потребовали к концу месяца рассчитаться по процентам. В конце месяца я, конечно, не рассчитался.
Последовали угрозы. Пришли к нам на квартиру, меня как раз тогда не было, одна жена с ребенком. Она перепугалась, не стала им открывать. Через замочную скважину по тонкой трубочке накачали в коридор бензин и подожгли. Вся квартира выгорела, хорошо, что жена с ребенком живы остались: соседи вовремя пожарных вызвали. Жена после этого случая сразу на развод подала и уехала с ребенком в другой город, там вышла замуж и сменила фамилию. Я тоже уехал в другой город, но они меня и там разыскали – у них вся милиция куплена, – еле ноги унес. Вот теперь и отсиживаюсь здесь, в глуши, уже второй год. Ни жены, ни ребенка, да и сам как бродяга. Хорошо, добрые люди приютили и паспорт не спросили. Ну и как мне дальше жить? Почему Бог так несправедлив: одним – все, другим – ничего? А если бы ребенок невинный пострадал? Почему же Бог такое допускает?
Пока они кружили по лесу, как-то незаметно вышли к тому месту, где первый раз встретились с Анатолием. Вот и береза поваленная, на которой отец Никифор сидел и плакал, тоже обвиняя Бога в несправедливости. Анатолий присел на березу, и монах сел рядом с ним:
– Дети, Анатолий, из-за наших грехов страдают. Высшая Божественная справедливость в том и состоит, что Бог каждую слезинку невинного страдальца утрет и наградит его несказанной радостью в жизни вечной. Но вот если бы к нам, грешникам, Бог был бы справедлив, думаю, никто бы из нас не был живым сейчас. Если Бог есть жизнь, то что такое грех, как не отпадение от жизни? Если грех есть отпадение от жизни, то непонятным представляется не то, что согрешивший умирает, а то, как он еще может жить. Не стоит в Боге искать справедливость в нашем несовершенном понимании. Бог прежде всего милосерд. И то, что вы еще живы и повстречали меня, – это милосердие по отношению к вам. И то, что я еще жив и повстречал здесь вас, – великое милосердие ко мне, грешному. Я – человек верующий, потому не верю в случайные встречи. Бог свел нас в этом забытом людьми уголке, значит, мы нужны друг другу. И уж конечно, оба мы нужны Богу. Это так же несомненно, как то, что настоящая жизнь для нас только начинается, и если мы этого не поймем сейчас, то уже не поймем никогда.