Неприкасаемые
Шрифт:
На этом я прервусь, дорогой друг. Довольно на сегодня. Мне еще часто предстоит рассказывать об Элен, поскольку, как вы, наверное, уже сами догадались, размолвок за этот год произошло у нас немало… Я и представить себе не мог, что религиозные разногласия могут перерасти для нас в острую проблему. Все это кажется столь старомодным. И тем не менее…
До свидания, мой дорогой друг. Пора возвращаться домой и заниматься готовкой. По пути мне еще нужно купить хлеба, минеральной воды, кофе и так далее. Безработный быстро превращается в мальчика на побегушках.
С самыми дружескими пожеланиями,
Жан Мари».
Глава 2
Ронан
«Алло… Приемная доктора Месмена?.. Говорит госпожа де Гер. Передайте, пожалуйста, доктору, чтобы он заглянул к нам сегодня утром… Да, у него есть наш адрес… Госпожа де Гер… Гэ-е-эр. Пораньше. Да. Спасибо».
Мать и раньше всегда говорила по телефону писклявым жеманным голоском, припоминается вдруг Ронану. Охренеть можно! Сейчас поднимется к нему, чтобы открыть ставни. Лоб потрогает, пульс пощупает.
«Как ты себя чувствуешь?»
И хочется заорать в ответ: «Да пошла ты!» А лучше всем сразу: и сиделке, и медсестре, и врачу: «Оставьте вы все меня в покое!» Так и есть! Заскрипели ступеньки. Ну, понеслись нежности да поцелуйчики! Что он, щенок, что ли? Дай ей волю, она его лизать начнет!..
Мать входит, раздвигает шторы, распахивает ставни. Пакостная погода! Зима никак не сдается. Мать трусит к кровати.
— Ну что, малыш, славно поспал? Температурки нет? Может быть, уже все и обошлось…
Она наклоняется совсем близко к больному.
— Ну ты и заставил меня поволноваться!
Гладит ему волосы на виске и вдруг вздрагивает.
— Да ты поседел! Не заметила сразу.
— Сама понимаешь, мама, жизнь была не сахар.
Та старается не подавать виду, что расстроена.
— Да их всего-то два или три. Хочешь, вырву?
— Нет! Умоляю. Оставь мои волосы в покое.
Мать выпрямляется и трет глаза. Слезы сочатся по ее лицу, словно ручейки по перенасыщенной влагой земле. И на него внезапно накатывает жалость.
— Ну что ты, мама… Я же вернулся.
— Да, но в каком состоянии!
— Оклемаюсь. Не волнуйся. А для начала давай приму лекарство. Видишь, какой я паинька.
Пожилая женщина отсчитывает нужное количество капель, добавляет кусок сахара и смотрит, как он пьет. Ее горло двигается, можно подумать, будто она пьет микстуру вместе с сыном.
— Сейчас должен прийти доктор, — говорит она. — Постарайся быть с ним повежливее… Он всегда очень любезен со мной. Когда умер твой отец, уж не знаю даже, что бы со мной сталось, кабы не он. Все хлопоты на себя взял, буквально все. Такой никогда в трудную минуту не повернется к тебе спиной.
Короткий всхлип.
— Ты не отдаешь себе отчета в том, что заездила своего доктора, — отзывается Ронан. — Он же смотрел меня вчера. И позавчера тоже. Нельзя же ходить каждый день! Без шуток!
— Как ты разговариваешь со мной? — шепчет мать. — Ты изменился.
— Хорошо, хорошо… Я изменился.
Они смотрят друг на друга. Ронан вздыхает. Ему нечего сказать. Впрочем, не только ей, а никому вообще. Прошло десять лет, и сквозь их туман он вновь видит такой вроде бы привычный мир. И ничего не узнает. Люди одеты не так, как раньше. И у машин несколько иная форма. Ни малейшего желания выходить на улицу. Да и сил все равно нет. Зато дом остался прежним. И точь-в-точь накладывался на его воспоминания. Как и раньше, здесь пахнет мастикой. Как давно
— Садись, мама. Иногда я начинаю думать о моих бывших друзьях. Кем там заделался Ле Моаль?
Мать пододвигает поближе кресло. И тотчас врастает в него. Тишина, занавесом упавшая между ними, разрывается. Ну вот он и начинает оттаивать, с надеждой думает мать. А сыну припоминается время, когда любые средства казались ему хороши, лишь бы потешиться над деспотичным отцом, Адмиралом, как его называли приятели Ронана. Он собрал небольшой отряд таких же мальчишек, как и он, и они бегали по ночам и царапали углем на стенах лозунги, призывавшие к борьбе за освобождение Бретани. Полиция, не поднимая шума, предупредила старого офицера. И начались жуткие и несуразные сцены. А сейчас Ронан чувствует, что окончательно поистерся. Слишком непомерной оказалась цена.
— Ты не слушаешь, что я тебе говорю, — повышает голос мать.
— Что?
— Он уехал из Рена. И теперь работает аптекарем в Динане.
Ронану мигом представился Ле Моаль: уже проглядывающие залысины, белый халат, рассуждения о детском питании и чудодейственном бальзаме… Подумать только, ведь это он однажды ночью водрузил бретонское знамя на громоотводе церкви Сен-Жермен. Печальное перевоплощение!
— А как там Неделлек?
— А с чего это ты вдруг? Когда я навещала тебя, мне казалось, будто ты и думать о них забыл.
— Я ничего не забыл.
Ронан ненадолго задумался.
— У меня было три тысячи шестьсот пятьдесят дней, чтобы все хорошенько запомнить.
— Бедный мой мальчик!
Тот хмурится и бросает на мать взгляд исподлобья, который, бывало, приводил в бешенство Адмирала.
— Ну и где Неделлек?
— Не знаю. Он больше не живет в Рене.
— А Эрве?
— Ах этот. Надеюсь, ты не позовешь его сюда?
— Наоборот, обязательно позову. Мне столько нужно сказать ему.
Ронан улыбнулся. Эрве, его правая рука, верный помощник, никогда не обсуждал приказы своего командира.
— И чем же он промышляет?
— Занял место папаши. Стоит только отправиться в город, так почти обязательно где-нибудь да промелькнет грузовичок — «Транспортные перевозки Ле Дюнфа». Дело поставил на широкую ногу. Где только нет у него филиалов. Аж до Парижа дошел. По крайней мере, так люди говорят, я слышала. А меня этот парень никогда особо не интересовал.
Ронан поглубже зарылся головой в подушку. Скорее всего, напрасно он беспокоил все эти призраки прошлого. Ле Моаль, Неделлек, Эрве, остальные… Им всем должно быть сейчас между тридцатью и тридцатью двумя. От этого никуда не денешься! Все устроились. У некоторых наверняка жена, дети. Забыли бурную молодость, стычки, ночные рейды, листовки, что развешивали на опущенных решетках магазинов. «К. Ф. победит!» К. Ф. — Кельтский фронт. Но ведь должен хотя бы один из них думать, пусть и изредка, о том далеком времени. Только небось нос воротит, когда про смерть Барбье припоминает.