Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
– Ты больна?
– спросил папа и рукой коснулся лба дочери.
– Я здорова, - был ответ.
– Температуры нет?
– спросил папа и увидел на столе паричок.
– Что это? Парик?
– Можешь его выбросить, - сухо отозвалась дочь.
– Зачем же выбрасывать? Тебе он больше не нужен?
– Не нужен.
– Верни на студию. Вещь же не твоя.
Инга отвернулась к стене.
– Все равно выброси. Я больше сниматься не буду.
– Почему?
– встревожился папа.
– Ты
Инга повернулась к папе. Потом вскочила на пол и прижалась к папиному пиджаку, пахнущему лекарствами.
Она искала у папы защиты.
– Устала. Я так устала, папа. Я поеду к бабушке.
– Хорошо, Инга... Ты поедешь. Я напишу бабушке. Видимо, это кино тебе не по силам.
И тут Инга заплакала. Она плакала, а папа утешал ее, гладил:
– Ну, ну, успокойся... Больше не пойдешь туда... И все будет в порядке. Слышишь?
Инга постепенно утихла. Успокоилась. Папа ушел на кухню.
Потом вернулся и сказал:
– Никогда не пойдешь!
– Он очень твердо произнес эти слова.
И вот тогда раздался звонок.
Папа открыл дверь, и в прихожую вошел Павел Карелин. Его шапка была белая, а бородка покрылась инеем, и он был похож на этакого худого, моложавого Деда Мороза.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте!
Дед Мороз снял шапку, и с нее посыпался снег.
– Я хотел бы видеть Ингу.
– Ингу, - отец осекся, однако после короткого раздумья сказал: Хорошо. Раздевайтесь. Проходите. Я позову Ингу. Нам надо выяснить отношения.
– Голос его звучал сухо.
– Непременно надо, - согласился Карелин, и его голос был тоже жестким.
Гость и хозяин холодно посмотрели друг на друга и направились в комнату.
Тут режиссер заметил, что в глубине коридора мелькнула и исчезла фигурка девочки.
– Инга!
– позвал отец.
– Инга!
Никто не отозвался.
– Странно. Только что была дома.
А Инга в это время сидела в темной ванной и чувствовала, как пылают ее лицо и уши. Она ждала, что будет дальше.
Отец провел режиссера в комнату. Предложил ему сесть. Сам не сел, а растерянно стоял перед неожиданным гостем.
– Скажите, что случилось?
– наконец спросил он.
– Почему Инга плачет? Может быть, ее обидели?
– Нет. Ее никто не обидел. Ее любят.
– Странная любовь, - вздохнул отец.
– Любят, а девочка рыдает.
– Все наладится, - ответил Карелин.
– Все очень скоро наладится.
– Да уж наладится!
– пробурчал отец.
– Я пойду поищу ее. И поставлю чайник.
Он вышел из комнаты.
И тут перед гостем возникла Инга.
– Пришли жаловаться?
– В отличие от тебя я надежный товарищ, - сказал режиссер.
– Не хочу, чтобы она умирала!
– крикнула Инга и осеклась: вспомнила, что отец дома.
– Она будет жить, - заговорщически наклонился к Инге Карелин.
– Я тебе обещаю. Только не думай, что это так просто. Придется крепко бороться.
– За ее жизнь?
– Инга широко раскрыла глаза.
– За ее жизнь!
– подтвердил Карелин. И уже сам себе под нос пробурчал: - Все думают, что кино - это только удовольствие. Рвутся в институт кинематографии. За трешку идут сниматься в массовку. Никто не задумывается над тем, что кино - это трудная жизнь.
Инга не понимала его слов. Но сейчас он больше говорил для себя, чем для девочки.
И тут вошел отец с чайником.
– Нашлась? Где ты была?
– удивился он.
– Я мыла голову.
– Почему у тебя волосы... сухие?
– Высохли, - сказала Инга и пожала плечами.
– Я пошла.
Отец проводил ее взглядом и подошел к Карелину.
– Я должен перед вами извиниться, - сказал он и подвинул к режиссеру рыжий паричок, - но Инга больше не будет сниматься... Так вот... Не может она... Я думал, что кино отвлечет ее, поможет зарубцеваться ране...
– Кино и помогло, - ответил Павел.
– Какое там! Она сегодня плакала. Вы же умный, светлый человек, сами должны понимать.
– А вы, как врач, должны понимать, что лекарство не всегда сладкое. Бывают горькие... Мы с Ингой обо всем договорились. И надо было раньше предупредить нас, что нет... матери.
– Вы бы не взяли ее?
– Взяли бы, - отрезал режиссер, - но знали бы, как вести себя с ней.
– Может быть, это было моей ошибкой, но я исправлю ее. Инга не будет сниматься. Она не пойдет на студию! Инга!
– крикнул он.
– Ты слышишь? Больше не пойдешь на студию!
Инга стояла в коридоре, прижавшись лопатками к стене, и слушала разговор режиссера с отцом. И в эту минуту она почему-то вспомнила бесконечный, неуютный студийный коридор, и темный закуток, и мягкое, теплое, бесконечно родное плечо Веры. Неужели она никогда не попадет на студию? Никогда не увидит Веру? Не прижмется к ее плечу, так похожему на мамино плечо? Какая-то сила оторвала Ингу от стены. Она решительно вошла в комнату и сказала:
– Я приду завтра на студию. Правда, папа, я приду завтра на студию. Никогда не следует подводить людей. Ведь люди работают.
Отец замер, уставившись круглыми глазами на дочь.
– До завтра!
– сказал режиссер и быстро зашагал в прихожую.
Когда Карелин вышел на улицу, там его ждала Вика. Она изрядно замерзла и прыгала на одной ноге.
– Ну как?
– нетерпеливо спросила она.
– Скверно. Ветеринар упрямится. Но Инга...
– Что Инга? Она дома?
– Она дома. Обещала быть.
– Раз обещала - будет. Инга - сила! Раз сказала...
– Она сказала... Но перед этим я обещал ей, что Вера будет жить.