Непрошеные или Дом, с которым мне «жутко» повезло Часть 4. Вспомнить будущее
Шрифт:
Так, постепенно я начал сливаться с окружавшей меня жизнью. На задний план, как-то сами собой отошли впечатления, навеянные моей предсмертной комой. Уже вовсе не хотелось чего-то доказывать и искать каких-либо новых свидетельств своего пребывания в потустороннем мире. И, тем не менее, эти самые «свидетельства» нашли меня уже сами.
Как-то в первых числах мая, я отважился самостоятельно выйти из больничного отделения на улицу. Сил мне едва хватило на то, чтобы спустился на лифте и, миновав приёмное отделение, очутиться на свежем воздухе.
Слегка отдышавшись и немного придя в себя, я был вынужден констатировать тот факт, что организм мой ещё слишком слаб не только для «подвигов» на любовном фронте; но и для загородных пикников. До тех приятных мгновений мне было ещё, ох, как далеко.
– Кого я вижу? Фраерок? Век воли не видать, ведь это ты!
Я вдруг заслышал чей-то удивлённый голос, а подняв свой взгляд, увидел мужчину в больничной пижаме.
– Чё? Не узнал? Да, ведь это я. Бес. Помнишь конец декабря, СИЗО?
– Какое ещё СИЗО? – переспросил я. – …Извините. Но я почти полгода был в коме.
– Парнишка! Хорош «валять дурака». Ведь мы на нарах вместе с тобой «парились». Да, я бы узнал тебя из тысячи. Потому как, именно твоя сучка, и «накаркала» мне цирроз печени. Ну, вспомнил?
– Нет! – ответил я коротко. – Ваше лицо, мне как будто знакомо. Но не более. Если не трудно, то подскажите: где, когда и при каких обстоятельствах мы могли с вами встретиться?
Вообще-то, я сразу узнал в этом мужчине прожженного зека, подсаженного ко мне в камеру. Однако сейчас, мне хотелось услышать версию несколько отличную от той, которую в течение последнего месяца, уж очень упорно и настойчиво пытались мне «впихать» абсолютно все. Потому и корчил я из себя полудурка, поссорившегося со своей памятью.
– Корешок! Ну, хватит. – Бес перешёл на почти умоляющие тона – Отбить абсолютно все мозги, «менты» тебе просто не могли. В твоей черепушке обязательно должно было хоть что-то остаться.
А ну давай вместе, и по порядку. – он решительно присел рядом, показывая всем своим видом, что готов потратить на меня сколь угодно времени. – Зёма! Пошевели извилинами и припомни, за что тебя повязали? Вспомни, как мусора шили тебе убийство. Хотя, нет… Начнём с более простого. Бабу свою, помнишь? Ту, что явилась в нашу камеру среди ночи.
– Не-а. – мне пришлось отрицательно покачать головой. – Я и камеры-то никакой не помню.
– Что ж ты, за бестолочь? Ума не приложу, как можно забыть СИЗО? А впрочем, в этом, наверняка, есть определённый кайф. – Бес в нетерпении заёрзал на скамейки. – Ладно. Если не помнишь, так и чёрт с ним, не помни. Уж и не знаю, что они с тобой делали и в какую часть головы тебя пинали, да только я, гадом буду, но заставлю тебя вспомнить.
Слушай сюда. И по-новому запоминай то, что с тобой произошло. То есть то, о чём я сейчас буду тебе говорить. Быть может, именно этаким «макаром» мне и удастся разбудить твой мозг.
Короче. Меня подсадили в твою камеру, дабы я: не мытьём, так катаньем – но принудил тебя взять на себя убийство какого-то «бугра». Ну, а после. Я должен был кончить тебя в той же самой камере, инсценировав самоубийство. «Вертухаи» утюжили тебя по полной программе. Мне лишь оставалось влезть в твою душу, и слегка поднадавить. Однако ночью, в нашу «хату» вломился призрак.
А теперь, самое важное. Я был свидетелем того, как эта бестия пообещала тебя спасти. И как я ныне вижу: слово она своё сдержала. Коль ты здесь, на свободе, а не на кладбище или где-нибудь под конвоем в заполярных лагерях.
Тебя она выручила, а мне напротив, беду накликала. Христом-богом прошу тебя: помоги! Попроси её снять с меня это дьявольское проклятие.
До отведённого ею срока остались считанные дни, а я совсем не хочу помирать. Уж ты, корешок, постарайся. Разыщи её и сообщи ей обо мне. Запоминай. Зовут меня Германом Лобовым. По блатному Бесом. Всё жизнь за тебя молиться буду. Любому глотку перегрызу. Останусь при тебе, как цепной и верный пёс, как распоследняя «шестёрка». – и тут на глазах зека вдруг навернулись крупные капли слёз.
Забегая вперёд, могу сказать о том, что на всякий случай я перепроверил информацию сидельца. В регистратуре мне подтвердили, что Герман Лобов действительно значится в списках амбулаторных больных. Увы, но сама жизнь стала для меня таковой, что абсолютно никому я уже не мог верить. Не только «на слово», но и под самой жуткой клятвой.
После разговора с Бесом, пожалуй, впервые за последний месяц я обрёл-таки кое-какое душевное равновесие. Всё, как будто, встало на свои места. Наконец-то я нашёл серьёзное подтверждение тому, в чём я и сам был изначально уверен.
Живой зек, знающий о моём пребывании в СИЗО – это вам не пустой трёп о каком-то там, невольно услышанном разговоре в бессознательном состоянии.
И самое главное: я его узнал! То есть, это был реальный, а вовсе не выдуманный персонаж моего бреда. Живой свидетель событий, которые произошли со мной уже после того как меня, якобы, сбил бандитский «Джип».
Согласитесь. Не мог же я, право, находиться в двух местах одновременно. В СИЗО на нарах вместе с Бесом, и на больничной койке в реанимационном отделении. И даже если допустить невероятное…. Имею в виду ту фантастическую версию, при которой в следственный изолятор отправилась лишь моя душа (то есть, мой бесплотный дух), то каким образом сумел бы увидеть, а потом ещё и узнать меня этот зек? Ведь материализоваться, в отличие от того же Магистр, моя духовная сущность ещё не научилась.
«Да и какие, к чёрту, тут могут быть материализации? Как день ясно: я был в том СИЗО. И это уже не предположение и не гипотеза. А неопровержимый факт, от которого смело можно было отталкиваться в своих последующих логических размышлениях!..»
Однако теперь, принимая вышеизложенное за истину в последней инстанции, передо мной вставал очередной, не менее острый вопрос: кто придумал, и кому была выгодна эта жуткая ложь о том, что пострадал я именно в ДТП?
Ведь абсолютно все окружавшие меня люди: от санитарки до моих друзей, в один голос утверждали, будто бы мои воспоминания не связанные с той декабрьской аварией, не более чем плод моего бессознательного бреда.