Нептунова Арфа
Шрифт:
Скутер нес его сквозь мрак гидрокосмоса. Где-то вдали, невидимый и неощутимый, скрывался в этой тьме Великий Морской Змей, тихоокеанский неотилозавр Аракелова. Где-то в этой тьме бродили неведомыми путями его ближайшие родичи — «долгоносики», чудовище «Дипстар», змей Ле-Серрека, чудовище «Дзуйио-Мару»… Они должны были жить спокойно, ибо их охранял закон — придуманный и принятый людьми. И совсем рядом, в каких-то двух милях к югу, скрывалась в этой тьме законсервированная рудничная станци АМИ-01, где ожидал своей участи Душман — человек, этот закон преступивший. А там, наверху, в сотнях миль отсюда, спешил к Факарао «Ханс Хасс», унос тело человека, который пытался встать на пути у Душмана. И там же, наверху, но уже совсем рядом, представали мысленному взору Аракелова «Джулио делла Пене» и люди, готовившиеся принять его на борт.
Люди
Аракелов взглянул на слабо светящееся окошечко курсографа: до точки рандеву оставалось четыре мили. И ему вдруг нестерпимо захотелось наверх — к солнцу. К ветру. К людям.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НЕПТУНОВА АРФА
Кто услышит раковины пенье,
Бросит берег — и уйдет в туман…
1
Спуск к морю даже днем был здесь делом непростым. Тропинка прихотливо извивалась по откосу, сейчас, ночью, казавшемуся Аракелову и вовсе обрывом. То и дело приходилось петлять меж здоровенных каменных глыб, — иные были не меньше патрульной субмарины. Однако куда зловредней этих облизанных всеми ветрами вулканических бомб, последних яростных плевков древнего вулкана, которому был обязан своим происхождением остров, оказались камешки поскромнее — не крупнее обыкновенного булыжника. Аракелов уже несколько раз так стукался о них, что потом по доброй минуте стоял, тряся в воздухе ушибленной ногой, словно кот мокрой лапой, и совершенно по-кошачьи же тихонько шипел от злости.
В такие моменты он ругательски ругал себя за мальчишество, дешевую том-сойерщину, любовь к театральным эффектам, которые никак не пристали солидному пятидесятилетнему мужику. В самом деле, кто мешал ему чинно и благородно уйти поутру, чуть свет, пока ганшинская братия еще сны досматривает? Оно, конечно, спозаранок вставать — не подарок, но хоть шел бы по-человечески… Так нет же! Приспичило дурню великовозрастному переться середь ночи…
Но тут же ему представлялось, как утром Ганшин найдет его, аракеловскую, записку, как прочтет ее и какой станет у него физиономия — обиженной, раздраженной и злой. От этой картины боль улетучивалась, и Аракелов продолжал спуск. Несколько раз из-под его ног сперва с легким шорохом, а после — с дробным перестуком скатывались мелкие камешки, он здорово рассадил себе левую руку об острую, словно специально заточенную, грань какой-то глыбы, но полчаса спустя добрался-таки до узкой полоски пляжа. Это не был пляж в полном смысле слова — просто неширокий, метра три, не больше, карниз, затоплявшийся во время ночного прилива (дневной в здешних краях невысок, он не в счет), но в отлив здесь было удивительно хорошо загорать. В углублениях и выбоинах оставалась вода, и в ней копошились моллюски, которых Папалеаиаина готовила по рецептам местной кухни, а Аракелов — итальянской, отбивая мускулистое тело до толщины кружева и потом зажаривая в кипящем масле. Получалась хрустящая, поджаристая, ни на что не похожая корочка… Впрочем, предаватьс воспоминаниям было некогда. Аракелов вздохнул, присел на корточки и стал развязывать мешок.
«Руслан» со своей батиандрогенной аппаратурой был далеко, да Аракелову для его эскапады и не нужно было превращаться в батиандра. Не нужен был ему даже акваланг — в поверхностных, богатых кислородом водах вполне хватало обычного «намордника», как именовалась на жаргоне рифкомберов фильтрующая маска Робба-Эйриса. Название родилось не случайно: если обычная маска закрывала только глаза и нос, то намордник охватывал лицо полностью — для увеличения площади фильтра. Правда, одной активированной пластины хватало всего на восемь-десять часов, но Аракелову и этого было более чем достаточно. К тому же в мешке лежала пара запасных — на всякий случай. За долгие годы работы батиандра такая запаслива предусмотрительность стала второй натурой Аракелова — порой даже вопреки здравому смыслу.
Он вытащил и разложил рядом с собой подводную амуницию, сунул на ее место кроссовки, шорты и рубашку, загерметизировал мешок и с минуту играл клапанами, придавая ему нулевую плавучесть. Затем занялся собственной экипировкой. Застегнул пояс, проверил, хорошо ли фиксируется в ножнах кинжал, нацепил поводок от фонаря на один из карабинов, а фал от мешка — на другой. Порядок. Тогда он приладил «намордник» и, улегшись на карниз животом, опустил голову в воду. Стандартная процедура проверки — три полных вдоха. Фильтр работал прекрасно. Тоже порядок. Аракелов задержал дыхание, натянул ласты и привычно — спиной вперед — ухнул в воду. Ободранную руку сразу же засаднило, и он выругался про себя.
Включив фонарь, в ярком луче которого замельтешили пестрые коралловые рыбки, Аракелов неторопливо поплыл вдоль берега; мешок тянулся сзади, словно большая темная медуза. Метров через триста он добрался до похожего на древесный гриб каменного козырька. В расщелине под ним жил старый группер, с которым они уже успели не только познакомиться, но и подружиться, если можно назвать дружбой отношения, при которых один только дает, а другой только берет… Да и что было взять Аракелову с флегматичной полутораметровой рыбины? Но сейчас ему нечем было угостить знакомца; впрочем, тот наверняка спал: групперы — рыбы дневные. Поэтому Аракелов погрузился на семь-восемь метров по ощущению — батиметра при нем не было — и стал разыскивать вход в пещеру.
В этом занятии он преуспел минут через десять: как и оба прошлых раза, черный провал входа открылся неожиданно, хотя, казалось бы, он назубок вызубрил все приметы, а на зрительную память Аракелову жаловаться не приходилось. Прилив набирал силу, и течение властно повлекло Аракелова в туннель. Он не сопротивлялся, но и не старался ускорить движение, легкими шевелениями ластов удерживая тело в центре потока. Четверть часа спустя он уже выбрался из воды в первом гроте.
Здесь он сделал маленькую передышку, чтобы лучше сориентироваться — все-таки спелеологом он был, мягко выражаясь, никудышным. Так, значит, где-то в углу должен быть проход во второй грот. Он повел лучом фонаря по стене; в медленно движущемся овале света тут и там вспыхивали яркие блестки. Ага, вот — крупная жирная стрела, аккуратная такая, четкая. Молодец, Венька, хорошая работа! Интересно, как он там сейчас? Если все идет по плану, он уже милях в пятнадцати-семнадцати от острова, а к утру должен быть в Папалениме… Вот и следующая стрелка. Значит, все правильно. Аракелов медленно пробирался вдоль стены. Последняя стрела косо указывала вниз, на крошечное озерцо черной, маслянисто отблескивающей воды. Сифон. Аракелов вновь напялил «намордник» и ласты, нырнул, нащупал проход — узкий тоннель, в который он едва-едва мог протиснуться. Плыть тут приходилось чуть ли не по-пластунски, одно утешение, что недолго: через каких-нибудь три-четыре минуты этот подводный лаз кончился, и Аракелов очутился в следующем гроте.
Если предыдущий до сих пор оставался безымянным — был он настолько невыразителен и безлик, что язык не поворачивался говорить о нем иначе, чем просто о первом гроте, то этот они с Венькой, не сговариваясь, нарекли Колонным храмом. Почему храмом, а не залом, гротом или пещерой — трудно сказать. Может быть, потому, что при первом же взгляде в уходящую в тьму перспективу толстых каменных столбов, поддерживавших низкий, метра три-четыре, не больше, потолок — не сводчатый, как у большинства пещер, а на редкость плоский — вспоминался Карнакский храм и чудилось, что вот-вот мелькнет меж колоннами фигура египетского жреца… Да и по рассказам Папалеаиаины в одной из пещер был древний храм, капище или, как там назвать, место молитв ее предков. Может, как раз здесь? Однако Аракелов оставаться тут не собирался — ему нужно было забраться поглубже, подальше, чтобы в случае, если станут его искать, поиски эти затруднить елико возможно. Скорее всего, правда, искать его не станут. И очень может быть, что демонстрация его останется бессмысленным жестом. Но поступить иначе он не мог. Нельзя было иначе.