Нептунова Арфа
Шрифт:
«Вот, значит, откуда ветер дует, — подумал Ганшин. — Значит, ему нужно испортить мне и дело. Нет! Не дам… Анна… Хватит и этого!»
— Однако, Александр Никитич, — возразил Ганшин, стараясь говорить как можно спокойнее, — вы противоречите сами себе.
— В чем же?
— Вы говорили сегодня, что ваша Нептунова Арфа, во всяком случае инфразвуковой ее генератор, существует как минимум лет двести. Ведь именно с ее помощью вы объясняете все наши морские тайны, не так ли? Но разве вы можете ручаться, что за это время здесь не происходили сейсмические явления куда масштабнее наших завтрашних взрывов? Кракатау, например…
Удар попал в цель. Аракелов задумался, а на лице Анны вновь отразились колебания. Только Янг, в разговоре пока участия не принимавший, явно наслаждался. Оно и понятно: конфликты — подарок для журналиста. Хлеб, так сказать. Пусть его!
— Что ж, — сказал Аракелов, помолчав. — Возможно, вы и правы, Николай Иванович. Но можете ли вы дать гарантию, что я не прав? Что ваши взрывы не повредят Арфу, не уничтожат ее, не заставят замолчать навек?
— Между прочим, — взъелся Ганшин, — вам бы мне спасибо сказать, а не палки в колеса ставить! Вас сюда зачем послали? Зачем, позвольте спросить?.
— Разобраться в причинах загадочных случаев, происходивших в разное время с экипажами различных судов в акватории, входящей в зону хозяйственных интересов республики Караури. Удовлетворены?
— Более чем. Вы в этом разобрались?
— Да.
— И уверены, что причиной всех этих трагедий… Я правильно употребляю это слово? Помнится, вы сами во время вечерних бесед, увлекательных ваших повествований, характеризовали «случаи», как вы теперь говорите, куда жестче. Вы говорили о морских катастрофах, о трагедиях. Или я не прав?
— Правы.
— Прекрасно. Тогда я продолжу. Итак, причиной этих, повторяю, трагедий, причиной гибели множества людей является ваша Нептунова Арфа. Вы ее открыли? Отменно! А я ее закрою.
— То есть?..
— Предположим, вы правы и наши завтрашние испытания повлекут за собой уничтожение вашей прелестной Арфы, вашего очаровательного инфразвукового убийцы. — Ганшин уже не раздражался, не нервничал, наоборот, он скорее наслаждался теперь, чувствуя, как с каждым словом приближает лопатки Аракелова к ковру. И поделом! — Итак, вы правы. Прекрасно! Вы можете в своем отчете указать, что впредь означенный район указанной акватории безопасен для мореплавания. Отныне и навсегда. Благодаря, заметьте, осуществлению проекта «Беата». Разве это не конечная цель? Разве вы искали причину не для того, чтобы сделать мореплавание, столь дорогое вашему, Александр Никитич, сердцу, полностью безопасным?
Ганшин торжествовал, но виду не показывал. И вроде бы успешно. Зато на лице Аракелова отражались самые разные чувства — растерянность, смущение и что-то еще, чему Ганшин точного определения найти не мог.
— Ну так что же, — закончил Ганшин, — вы по-прежнему будете настаивать на отмене испытаний?
Наступила настороженная пауза. Выдержать бы ее Ганшину, продлить бы молчание — и выиграл бы он, может, этот поединок. Так нет же! Кавалерийская атака, враг рассеян, мы на плечах противника врываемся в крепость — ура! — и пала цитадель… Манило, манило Ганшина это, и сорвался он.
— Вот ведь как получается, — продолжил Ганшин, и в голосе его отчетливо, слишком отчетливо прозвучали не столько раздумчивые, сколько откровенно поучающие нотки. — Технологическая наша цивилизация оказываетс прекрасным, регулирующим природу механизмом. Был экологический кризис, боролись мы за охрану этой самой природы, окружающей среды. И что же? Кто эту борьбу выиграл? Те, кто заповедники создавать призывал? Отказыватьс от технологического развития? Нет! Технари. Те, кто технологию творил и с ее помощью пресловутую первую природу реставрировал: Реставрировал и модернизировал, к человеку приспосабливая, к его потребностям, о которых матушка-природа отнюдь, между прочим, не заботилась… И сейчас вы за эту самую Арфу вашу ратуете, спасти ее жаждете. А чего, спрашивается, ради? Ради новых жертв? Зато технология, наступая, стирает ее с лица земли. Чтобы мир был наш, человеческий, чтобы в любой его точке человеку было так же удобно, спокойно и уютно, как в собственном доме. И заметьте, даже не специально это делается, а попутно. Не с Арфой мы боремся, а энергоприемник для «Беаты» строим. И лишь параллельно, одновременно… И в том великий смысл технического прогресса.
Ганшин поймал себя на мысли, что некстати, совсем некстати представилась ему вдруг не «Беата», которая повиснет над Фрайди-Айлендом через несколько лет, а другая орбитальная гелиоэлектростанция, «Арабелла», на которой был он когда-то… И вспомнился Йензен, апологет того самого прогресса без берегов, прогресса безоглядного и самоцельного, о котором он, Ганшин, сейчас говорил. И чем Йензен кончил, ему вспомнилось, и шевельнулось где-то в глубине души сомнение в собственной правоте, и, словно учуяв это движение, заговорил хранивший доселе молчание Янг.
— Знакомую песню вы завели, Ник! Заманчиво, конечно, не спорю:
Лес надменно встал до небес. Ну-ка его пилой — долой! Щепки сдувайте, пни вырывайте, асфальта, асфальта сюда давайте! Вот это подвиг в веках! Вот это будет планета! Катись хоть вокруг света на роликовых коньках!О таком мире мечтается вам, Ник? Все безопасно, все гладко, все чисто, выметено, вылизано — до тошноты. До омерзения…
— А вам приключений надо? Борьбы со стихиен? Что ж, идите в космический флот. Получите — сколько угодно. Где-нибудь на Марсе, на Венере, хоть на Плутоне. А здесь — Земля. Наш дом. И в доме должен быть порядок.
— Вот именно, Николай Иванович, порядок, — подхватил Аракелов, и по тону его Ганшин понял, что предстоит второй раунд, что дал он какое-то оружие в аракеловские руки, хотя в толк не мог взять, какое именно. — Совершенно справедливо замечено. А скажите, пожалуйста, сколько человек, ну да, в среднем, в самом что ни на есть первом приближении, — сколько человек за день, например, под машины попадает? И сколько людей, даже в наше время, отмеченное триумфами медицинской науки, погибает от простого удара током, в собственном доме?
«Вот черт, — подумал Ганшин, — куда он гнет?..»
— Не знаю, — коротко сказал он. — Я этой статистикой не занимался.
— Я тоже, — кивнул Аракелов. — Но если предположу, что за год таких людей в любой отдельно взятой стране окажется побольше, чем погибло из-за Арфы за все двести лет, думаю, что окажусь недалек от истины.
— И что вы хотите этим доказать?
— Я не доказываю. Я только спрашиваю. Так вот, настаиваете ли вы на этом основании на ликвидации электрической проводки в домах и автомобильного транспорта на улицах?