Нептуну на алтарь
Шрифт:
— Меня интересует один вопрос, — начала я, — но не знаю, захотите ли вы на него ответить.
— Спрашивайте, что надо. Дела прошлые, бояться нечего.
— Нина говорила, что когда Юра знакомил ее со своей семьей, то привел не к матери, а к вам с бабушкой Марией Иосифовной. Почему? Вера не хотела видеть Нину в своем доме? — спросила я.
— Нет, она потом тоже пришла к нам. Просто, — Зина начала искать нужное слово: — у нее тогда были сложные обстоятельства.
И она рассказала печальную историю своей сестры: о человеческой непорядочности, нечистоплотности, о трудной послевоенной поре, о крушении судьбы. Собственно, это был рассказ о покушении на убийство, пусть косвенное, последним актом в котором стала трагедия с линкором и потеря сына.
Вера Сергеевна была старшим ребенком у Марии и Сергея, супругов Ивановских. Она родилась в 1911 году и немного помнила революцию, гражданскую войну, коллективизацию. Но неприятности той поры не затронули ее родных, неимущих и политически нейтральных.
Детство Веры было заполнено воспитанием младших братьев и сестер, и она вспоминать его не любила, говорила, что устала от пеленок, стирок и детских капризов. В девятнадцать лет вышла замуж за Алексея Артемова. Мужа своего очень любила, и поэтому, не смотря на нелюбовь к возне с детьми, родила ему четверых сынов. Злая судьба тяготела над ней с давних пор: через десять лет счастливой супружеской жизни ее любимый Алексей умер от аппендицита, и она осталась вдовой.
Войну пережила, как и все, — в бедности, холоде, голоде и постоянном страхе. Старшего сына Юрия забрали к себе Артемовы, мужнины родители. А младших помогала поднимать Мария Иосифовна, Верина мама. Кроме Вериных мальчиков других внуков у Марии Иосифовны не было, так как средний сын Владимир, 1915 года рождения, погиб на фронте в 1943 году, не успев жениться, а младшая дочь Зина сама еще была подростком. Да и ту позже судьба забросила в немецкое рабство.
После войны Вера работала на многих предприятиях: на кирпичном заводе, в колхозе — старалась зарабатывать деньги, где могла. В селе знали, что она вкусно готовит, и кто-то посоветовал ей идти работать по этому профилю. Дескать, там и детей лишний раз покормишь. Вера обратилась в сельскую потребительскую кооперацию и ей предложили место повара-официанта в буфете. Заведующей там была Косенко Елена Рафаэлевна — женщина, которую Вера практически не знала. Зато это была женщина, что казалось немаловажным для молодой вдовы, знающей мужскую настырность.
Как-то в буфет зашел незнакомец, немолодой и полноватый, но улыбчивый, легкий на шутку, на приятное слово — такой себе роковой красавец с тускло-оливковыми глазами. Звали его Зиновием Натановичем, для близких людей — Зямой. Вскоре он заморочил голову Елене Рафаэлевне, и она согласилась сойтись с ним гражданским браком. У Зиновия Натановича в Москве были жена, дети. Но, находясь в длительных командировках, он гулял в свое удовольствие. Как бы там ни было, а для дурнушки Елены Рафаэлевны, с ее вечно заплеванным ртом, заезжий повеса был подарком небес.
— Вера, он приглашает меня на море! — похвалилась однажды влюбившаяся Верина начальница.
— Правда? Это так интересно, — не знала, что отвечать Вера.
— А ты подменишь меня на работе?
— Я, наверное, не смогу.
— Ты же иногда оставалась вместо меня и все получалось.
— На сколько дней вы планируете поехать? — спросила Вера.
— Недели на две.
— Ого! Это так долго. Но если мы сделаем переучет и передачу буфета по всей форме, то попробовать можно.
Вера чистосердечно старалась помочь своей заведующей, у которой не клеилась личная жизнь, даже единственный воровски нажитый сын к тому времени уже был конченным уголовником.
— Перестань! Ну какой переучет? — затарахтела Елена Рафаэлевна. — На него уйдет несколько дней, а для меня, сама понимаешь, каждый из них может стать последним — возьмет и передумает мой Зямчик, бросит меня и другую найдет.
И то так, подумала Вера Сергеевна. Она согласилась поработать в буфете за себя и за начальницу. А через две недели Елена Рафаэлевна вернулась с юга и запела совсем другое:
— Нет, нет, только через ревизию приму от тебя буфет. Ты что? У тебя полон дом голодных детей. Может, ты меня объела за это время.
— Елена Рафаэлевна, что с вами? Какая ревизия? Я же без ревизии принимала от вас дела!
— То ты, а то — я.
А ревизия выявила недостачу товаров на пять тысяч рублей.
— Господи, — плакала Вера Сергеевна. — Откуда взялись те пять тысяч? Да у нас на такую сумму и товара в буфете не было.
— Проторговалась, голубочка, придется отвечать по закону! — злорадствовала Елена Рафаэлевна.
Женщину судили не за растрату, так как не смогли ее приписать Вере Сергеевне, а за халатность, за неправильное ведение документов при передаче материальных ценностей с подотчета на подотчет. Ведь как повар-официант она тоже была материально ответственным лицом. Приговор суда был — пять лет принудительных работ с возмещением причиненного ущерба. Шел 1947 год, на людей грозно накатывались последствия неурожая и голод, а Вера Сергеевна вынуждена была бросать своих малых детей и ехать на строительство корпусов Физического института Академии наук (теперь всемирно известный ФИАН) в Москве.
— За Верой прибыл судебный исполнитель, который обязан был обеспечить ее прибытие к месту принудительных работ и там сдать под местный надзор, — вытирая слезы, вспоминала Зина. — Я с Васильком пошла провожать их на вокзал. Стоим мы на перроне, ждем подхода поезда, жмемся от холодного, пронизывающего ветра. Бедное дитя украдкой плакало и шмыгало носиком. А когда показался поезд и начал быстро приближаться, Василек не выдержал: бросился на судебного исполнителя, начал бить его, кусать. «Отпустите маму, она не виновата, она добрая!» — кричал он. Я его едва утихомирила. И Вера уехала из дому на пять лет, оставив на нас своих мальчишек, — Зинаида Сергеевна успокоилась и ее голос зазвучал ровно, смиренно.
— Как же она могла довериться проклятой Косенко, ведь знала, что это распутница, неизвестно от кого привела сына? — удивлялась, впервые слыша эту историю, и негодовала я. — Да еще и недосмотрела его, он, помню, стал законченным уголовником. Он хромой был, да? С конским копытцем?
— Да, именно такой, — понимающе улыбнулась Зинаида Сергеевна, — с физическими пороками развития. Но уголовником он стал, когда вырос.
— Я же говорю, что помню их, они жили как раз напротив нашей двухэтажной школы. Помните, где? — Зина Сергеевна кивнула. — Их двор насквозь просматривался из окон коридора, и на каждой переменке я наблюдала все, что там происходило. Поэтому и Зяму этого помню — толстого коротышку с кривыми ногами, ниже ее ростом. Только я думала, что он ее законный муж. И как такой тетке можно было поверить…
— Тогда многие доверяли друг другу, — вздохнула Зина. — Мы только-только вышли из большой войны, всеобщей страшной беды, которую и осилили благодаря доверию и сплоченности. И в нас еще оставалась инерция этого отношения к миру. Вот Вера и поплатилась за это.
— Интересно, у той слюнявой потаскухи хоть когда-нибудь шевельнулась совесть, что своими амурами с залетными бахурами она обрекла четырех мальчиков на голодную смерть, что по ее вине они стали круглыми сиротами? — свой вопрос я адресовала маме, слушающей нас молча.