Нерадивый ученик
Шрифт:
Когда писал «Энтропию», ни о чем подобном я не думал. Меня больше занимало совершение над бумагой различных надругательств, к примеру – чересчур витиеватое письмо. Избавлю всех от подробного разбора, скажу только, до чего же меня удручает обилие возникающих там усиков. Я до сих пор даже толком не уверен, что это за штука такая – усик. Скорее всего, я позаимствовал слово у Т. С. Элиота. Ничего не имею против усиков лично, но злоупотребление этим словом {19} – хороший пример того, что может случиться, когда тратишь слишком много сил и энергии на одни только слова. Другие формулировали тот же совет часто и куда убедительнее, но мой ущербный метод сводился тогда – вы не поверите – к следующему: я листал словарь, отмечая слова, звучавшие клево, модно или эффектно (читай: выставлявшие меня в лучшем виде), а потом не брал за труд уточнить, что они значат. Идиотизм? Идиотизм. Я и упоминаю это лишь потому, что другие могут заниматься тем же самым прямо сейчас, и знание о моей ошибке будет им небесполезно.
19
…до чего же меня удручает обилие возникающих там усиков. Я до сих пор даже толком не уверен, что это за штука такая – усик. Скорее всего, я позаимствовал слово у Т. С. Элиота. Ничего не имею против усиков лично, но злоупотребление этим словом… – Усик (tendril) фигурирует у Т. С. Элиота в IV части
В переводе А. Сергеева:
Повернется ли к нам подсолнух?СироПриникнет ли к нам вьюнок?КроткоВ переводе С. Степанова:
К нам повернется подсолнух?Вьюнок вытянет к нам стебелек?В рассказах Пинчона слово «tendril» встречается дважды. В «К низинам низин»: «…Flange beginning to feel the first faint tendrils of nausea creeping up to surround his stomach…» («…Флэндж, чувствующий в желудке слабое щекотанье первых усиков тошноты…», см. с. 97). И в первой фразе «Под розой»: «As the afternoon progressed, yellow clouds began to gather over Place Mohammed Ali, casting a tendril or two back toward the Libyan desert» («После полудня над площадью Мухаммеда Али начали собираться желтые облака, вытянув в небо над Ливийской пустыней несколько ползучих усиков», см. с. 155).
Тот же бесплатный совет применим к вопросам информации. Всем говорят писать о том, что они знают. Но многие из нас в молодости полагают, что знают всё, – или, если переформулировать полезнее, мы часто не понимаем масштаба и характера нашего невежества. Причем невежество – это не просто пустое пространство на внутренней карте человека. Оно имеет определенные очертания, связность и, может, даже правила эксплуатации. Так что совет писать, о чем знаешь, можно дополнить следствием: не исключено, что надо бы также изучить свое невежество и те возможности испортить хорошую историю, которые в нем скрыты. Оперным либретто, кино- и телефильмам прощают нестыковки в деталях. А просидев слишком долго перед телевизором, писатель может решить, что и в прозе такая небрежность простительна. Но нет. В принципе, не возбраняется выдумывать то, чего не знаешь, а выяснять лень, и я до сих пор так иногда делаю, но фальшивые данные норовят разместиться в чувствительных точках, где будут замечены, потеряв таким образом то маржинальное очарование, какое могли иметь вне контекста истории. Взять пример из «Энтропии»: стараясь достичь в образе Каллисто эффекта некой среднеевропейской пресыщенности, я употребил выражение grippe espagnole, позаимствованное из текста на конверте «Истории солдата» Стравинского. Должно быть, я думал, что это какое-нибудь духовное недомогание периода после Первой мировой. А оказалось, что значение тут абсолютно буквальное: испанский грипп – эпидемия, охватившая мир после войны.
Урок, очевидный, но нередко игнорируемый, здесь просто в том, что любую информацию необходимо перепроверять, особенно усвоенную случайно – понаслышке или с конвертов пластинок. Зря, что ли, мы дожили до эпохи, когда, по крайней мере теоретически, любой может поделиться невообразимо гигантским объемом информации, лишь тронув пару клавиш на клавиатуре. Оправданий для глупых мелких ошибок больше не существует, и, надеюсь, люди перестанут столь беззастенчиво красть данные в надежде, что никто не заметит.
Увлекательная это тема, литературная кража. Как и в уголовном кодексе, тут есть преступления разной тяжести, в диапазоне от плагиата до простой вторичности, но во всех случаях налицо ошибка метода. Если же, с другой стороны, вы полагаете, что нет ничего оригинального и все писатели «заимствуют» из «источников», все равно необходимо правильно оформить отсылки. Уже только в «Под розой» (1959) я смог себя заставить сослаться, пусть и опосредованно, на Карла Бедекера, чей путеводитель по Египту 1899 года выпуска {20} послужил основным «источником» всей истории.
20
…Карла Бедекера, чей путеводитель по Египту 1899 года выпуска… – Немецкий книготорговец Карл Бедекер (1801–1859) прославился серией туристических путеводителей, которые так и назывались по его имени, Бедекерами.
Я заметил эту книжку в корнелловском «Ко-опе». Всю осень и зиму я страдал творческим кризисом. Я учился на литературном семинаре у Бакстера Хэтэуэя. Тот недавно вернулся в университет из долгого отпуска и, будучи неизвестной величиной, реально меня пугал. С начала курса я не сдал ему ни одной работы. «Да ладно тебе, – говорили мне люди, – он нормальный мужик. Чего ты волнуешься?» Шутят они, что ли? Чем дальше, тем больше я волновался. Наконец в середине семестра я достал из почтового ящика одну из этих «прикольных» открыток с изображением туалетной кабинки, обильно изукрашенной настенными росписями. «Ты уже довольно потренировался», – было написано на открытке снаружи, а внутри: «Теперь пиши!» И подпись: «Бакстер Хэтэуэй». Неужели, еще расплачиваясь на кассе за этот потертый красный томик, я уже планировал его обокрасть?
Неужели Вилли Саттон умеет вскрывать сейфы? {21} Я обокрал Бедекера подчистую – все исторические и географические подробности места, где я ни разу не бывал, вплоть до имен из дипломатического корпуса. Разве можно придумать фамилию Хевенгюллер-Меч? Но прежде, чем другие очаруются этим методом (как очаровался им я и был очарован какое-то время), должен отметить, что подобное сочинительство – путь в никуда. Проблема здесь та же, что с «Энтропией»: начать с чего-то абстрактного, будь то термин из термодинамики или факты из путеводителя, а уже потом разрабатывать сюжет и образы персонажей. То есть «через жопу накосяк», как это называется на нашем профессиональном жаргоне {22} . Лишенный основания в человеческой реальности, ваш текст останется не более чем ученическим экзерсисом – на них моя повесть неуютно и похожа.
21
Неужели Вилли Саттон умеет вскрывать сейфы? – Американский преступник Уильям Саттон (1901–1980) ограбил более 100 банков, украв в общей сложности около 2 миллионов долларов, и провел большую часть жизни в тюрьме.
22
То есть «через жопу накосяк», как это называется на нашем профессиональном жаргоне. – Ср.:
«– Я вот чего никогда не понимал про этот ваш язык, свинский янки. б…с Почему вы про закавыки – ну там, допустим, техника не так подсоединена – говорите „сделано через жопу накосяк“? Этого я не понимаю. Через жопу сделать ничего невозможно, правда? Правильно говорить „сделано жопой“, если имеется в виду какое-нибудь говно.
б…с
– „Жопа“ – это усилительное, – высказывается матрос Будин, – как в словах „хитрожопый“, „жопа-с-ручкой“ – ну, в общем, когда что-нибудь происходит через пень-колоду, по аналогии говоришь „через жопу накосяк“.
– Но „через жопу накосяк“ значит, что пень или колода становятся косяком, – возражает Зойре» (Т. Пинчон. Радуга тяготения. Перев. А. Грызуновой, М. Немцова).
Вдобавок мне удавалось воровать – или, скажем так, вдохновляться – и не столь грубым образом. В детстве я читал много шпионских романов, особенно Джона Бакена. Из всех его книг сейчас помнят только «Тридцать девять ступеней» {23} , но он написал еще минимум полдюжины не хуже, а то и лучше. Все они были в библиотеке нашего городка. А также романы Э. Филлипса Оппенгейма, Хелен Макиннес, Джеффри Хаусхолда и многих других. В итоге в моем некритичном мозгу сложился своеобразный теневой образ периода истории перед мировыми войнами. Политические решения и официальные документы играли там куда меньшую роль, чем слежка, шпионаж, вымышленные имена и психологические игры. Гораздо позже дошло дело до еще двух крайне влиятельных источников – «К Финляндскому вокзалу» Эдмунда Уилсона {24} и «Государь» Макиавелли, которые помогли мне сформулировать вопрос, лежащий в основе «Под розой»: чья роль в истории важнее – личности или статистики? Вдобавок я тогда читал много викторианцев, так что Первая мировая в моем воображении приобрела вид этого милого пустяка, столь привлекательного для неокрепших умов, – последней апокалиптической битвы.
23
В детстве я читал много шпионских романов, особенно Джона Бакена. Из всех его книг сейчас помнят только «Тридцать девять ступеней»… – Джон Бакен, 1-й барон Твидсмур (1875–1940) – британский писатель, издатель, разведчик, политик, генерал-губернатор Канады (1935–1940). «Тридцать девять ступеней» (1915) – первый роман из цикла произведений о сэре Ричарде Хэннее – был в 1935 г. экранизирован Альфредом Хичкоком (в 1978 г. вышел римейк Дона Шарпа, в 1982 г. появившийся в советском прокате).
24
…«К Финляндскому вокзалу» Эдмунда Уилсона… – В книге американского историка и литературоведа Эдмунда Уилсона (1895–1972), друга Владимира Набокова, «К Финляндскому вокзалу» («To the Finland Station», 1940) исследуется развитие социалистических идей от их зарождения в трудах итальянского философа Джамбаттисты Вико (1668–1744) до их «торжества» – приезда Ленина на Финляндский вокзал и победы Октябрьской революции.
Я не пытаюсь отшутиться. Наш общий кошмар – Бомба – в рассказе тоже поучаствовал. Угроза атомного уничтожения пугала и тогда, в 1959-м, а сейчас пугает еще сильнее. И ничего подсознательного – страх был и есть совершенно явный. За исключением череды преступных безумцев, что обладали властью с 1945 года, в том числе властью как-то решить эту проблему, бедные овечки в нашем лице всегда испытывали только обычный, простейший страх. Полагаю, все мы пытались совладать с эскалацией ужаса и беспомощности немногими доступными нам способами: кто просто об этом не думал, а кто и сходил с ума. Где-то между этими крайними полюсами бессилия находится и сочинение историй о нем – иногда, как в моем случае, отнесенных в более живописные места и времена.
Так что, пусть только ввиду хилых благих намерений, «Под розой» раздражает меня не так сильно, как более ранние рассказы. Персонажи вышли чуть поживее – они уже не просто лежат на столе в морге, а начинают хотя бы немного подергиваться и хлопать глазами, даже если диалог по-прежнему страдает от моего устойчивого Плохого Слуха. Благодаря неустанным усилиям образовательных программ Пи-би-эс, все мы теперь знакомы с тончайшими нюансами того английского языка, на котором разговаривают англичане {25} . В юности же мне приходилось полагаться на кино и радио, которые как источники не вполне достоверны. Отсюда и все эти «гип-гоп-аля-улю», которые для современного читателя звучат шаблонно и неубедительно. К тому же читатели могут ощутить, что им недодали, поскольку с тех пор такой мастер, как Джон Ле Карре, поднял жанровую планку на недосягаемую высоту. Сегодня мы ждем от шпионской истории куда искуснее разработанного сюжета и куда глубже прописанных персонажей, чем то, что смог изобразить я. Впрочем, «Под розой» состоит главным образом из сцен погони, до которых я всегда был крайне охоч, – с этим аспектом незрелости я не готов расстаться. Да пребудут мультфильмы о Дорожном Бегуне {26} на видеоволнах вечно, так я считаю.
25
Благодаря неустанным усилиям образовательных программ Пи-би-эс, все мы теперь знакомы с тончайшими нюансами того английского языка, на котором разговаривают англичане. – PBS (Public Broadcasting Service) – американская служба некоммерческого культурно-просветительского телевидения, организованная в 1969 г. и, в частности, ретранслирующая в США британские сериалы – костюмные драмы, комедии, фантастику и т. д.
26
…мультфильмы о Дорожном Бегуне… – Дорожный Бегун (калифорнийская земляная кукушка) и Хитрый Койот – созданные Чаком Джонсом и Майклом Мальтисом персонажи мультфильмов серии «Looney Tunes» студии «Warner Bros.», выходящих с 1949 г.
Внимательные поклонники Шекспира заметят, что имя Порпентайн я позаимствовал из «Гамлета» (акт I, сцена 5). Это ранняя форма слова porcupine – дикобраз {27} . Имя Молдуорп на древнегерманском языке означает крота – животное, не лазутчика. Я подумал, можно выпендриться: пусть судьбу Европы решают на кулаках люди, названные в честь двух симпатичных пушистых тварюшек. Вдобавок, что уже не так изящно, в Молдуорпе можно уловить отзвук фамилии Уормолда – шпиона поневоле из романа Грэма Грина «Наш человек в Гаване», опубликованного как раз незадолго до того {28} .
27
Внимательные поклонники Шекспира заметят, что имя Порпентайн я позаимствовал из «Гамлета» (акт I, сцена 5). Это ранняя форма слова porcupine – дикобраз. – В переводе М. Лозинского:
Я дух, я твой отец. Приговоренный по ночам скитаться, А днем томиться посреди огня, Пока грехи моей земной природы Не выжгутся дотла. Когда б не тайна Моей темницы, я бы мог поведать Такую повесть, что малейший звук Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, Глаза, как звезды, вырвал из орбит,Разъял твои заплетшиеся кудриИ каждый волос водрузил стоймя,Как иглы на взъяренном дикобразе…28
…в Молдуорпе можно уловить отзвук фамилии Уормолда – шпиона поневоле из романа Грэма Грина «Наш человек в Гаване», опубликованного как раз незадолго до того. – Роман «Our Man in Havana» был опубликован в 1958 г., а 1959-м уже вышла экранизация Кэрола Рида с Алеком Гиннессом в главной роли.