Нераспустившийся цветок

Энн Джуэл Э.

— Что произошло?

— Эй, детка, может, мы пройдемся и оставим этих двоих поговорить.

— Тогда поторопись помочь мне разобрать пакеты, — отвечает Алекс.

— Кай? — я подхожу ближе и смотрю на него.

— Он ударил меня.

— Почему?

— Не знаю. Просто с цепи сорвался, — он пожимает плечами.

Шон прочищает горло. Кай смотрит на него и вздыхает.

— Должно быть, я кое-что сказал.

— Что?

Он продолжает смотреть на Шона, затем снова на меня.

— Я сказал, что ты хорошо делаешь… минет.

Шлеп!

—

БЛ*ДЬ! Мой нос!

Пакет со льдом падает на пол, а я смотрю на кровь на моей ладони.

— Да, пойдем, Шон, — Алекс хватает его за руку, оставляя продукты на столешнице.

Я бросаю Каю рулон бумажных полотенец. Глаза наполняются слезами, а руки трясутся. Он пытается оторвать кусок.

— Что с тобой не так, черт возьми?

— Со мной? — спрашивает он в неверии.

— Где он?

Кай наклоняется, чтобы поднять пакет со льдом одной рукой, а другой придерживает бумажные полотенца у своего носа.

— Он уехал домой.

Мое сердце разбивается. Оливер уехал думая… Бог знает что произойдет, и я не могу дозвониться до него. Я бегу к лестнице.

— Вив, подожди! — Кай следует за мной. — Ты не понимаешь.

— Ты прав, я не понимаю, — я качаю головой. — Друзья так не поступают, — я начинаю подниматься по ступенькам.

— Я люблю тебя, Вив.

Я останавливаюсь.

— Я знаю, что, кажется, это неподходящее время, но я люблю тебя. Думаю, я всегда любил, просто был слеп, чтобы понять это… понять тебя.

Мои глаза наполняются слезами, когда я поворачиваюсь.

— Почему? Почему сейчас? Ты хоть понимаешь, как долго я ждала, чтобы услышать, как ты говоришь мне эти слова? Боже… я любила тебя, сколько себя помню, — я соплю и вытираю слезы. — Слишком поздно, Кай, — я качаю головой.

— Нет, Вив, никогда не поздно. Ты знаешь, что мы принадлежим друг другу. Я знаю, что в сердце ты это чувствуешь.

Я даже не могу видеть Кая, все, что я вижу — это Оливер.

Я люблю Оливера.

— Я не твоя игрушка, больше нет. Ты хочешь меня только тогда, когда понимаешь, что не можешь иметь. Но я не люблю тебя так больше.

— Он недостоин…

— Не нужно! Не смей мне этого говорить. Ты меня недостоин, Кай. Ты сломал меня, а я тебе позволила.

— Вив, ты обещала…

— Мне плевать! — слезы злости заменяют слезы грусти, и они как кислота. — Мне плевать, что я обещала никогда не обвинять тебя. Я виню тебя за то, что случилось. Ты был пьян в жопу тем вечером и, если бы другие отдыхающие не увидели, я могла бы умереть. Ты понимаешь это?

Кай смотрит на меня с угрызением совести, что читается в его глазах, но уже слишком поздно.

— Ты понимаешь, Кай? Ты. Понимаешь. Это?

Он кивает и сглатывает, а глаза снова наполняются слезами.

— Я так больше не могу. В какой-то момент это… — я машу в воздухе рукой, — …мы, то, что было, становится ядовитым, а мы были слишком слепы и уперты, чтобы заметить это. Но это закончилось… нас больше нет. Перестань звонить мне, приходить,

просто… держись от меня подальше, — я разворачиваюсь и прохожу остаток пути по лестнице.

— Вив?

Я продолжаю идти, даже когда слышу незнакомый звук редких всхлипов Кая. Я видела его плачущим один раз прежде — когда проснулась в больнице после несчастного случая.

Я: Где ты?

Я пишу сообщение Оливеру и жду, но он не отвечает, поэтому я звоню ему. Меня отправляет на голосовую почту. «Оли, мне жаль. Кай не имел права говорить тебе это. Пожалуйста, перезвони мне».

Затем пишу сообщение Алекс.

Я: Возвращайся. Меня нужно подвезти на железнодорожную станцию.

Алекс приходит в течение минуты и следует за мной к машине. Она воздерживается от того, чтобы что-то сказать, но в конечном итоге нарушает тишину, когда мы приближаемся.

— Шон сказал, что Кай — засранец.

— Я не хочу говорить о Кае.

Алекс кивает, когда мы заезжаем на железнодорожную станцию.

— Мне жаль. Надеюсь, у тебя все-таки будут хорошие выходные.

— Не переживай об этом, — Алекс обнимает меня. — Мы напоим Кая, пока он не вырубится, и затем займемся своими делами.

— Алекс, спасибо за все, — говорю я, улыбаясь.

— Удачи, Цветочек.

— Спасибо, она может мне понадобиться.

***

Поездка на поезде была эмоционально опустошающей, так как я оплакивала потерю лучшего друга. Я никогда не представляла, что в момент, когда Кай признается мне в любви, я его отпущу. Это не должно было произойти. Друзья не должны выбирать. Как бы я ни была зла на него, я чувствую болезненную пустоту внутри. Заполнит ли мужчина, которого я люблю эту пустоту… будет ли он тоже меня любить?

Его машина здесь и он тоже. Я чувствую это, как биение своего собственного сердца в груди. Мои руки дрожат. Я едва могу сжать их в кулак, чтобы постучать в дверь. Я никогда не хотела полностью открываться другому человеку. Если Оливер не любит меня, я уверена, что умру.

Я стучу.

Ответа нет.

Я снова стучу.

Ответа нет.

Я пишу сообщение ему.

Я:Я знаю, ты дома. Пожалуйста, позволь мне войти.

Ответа нет.

Я: Оли, ПОЖАЛУЙСТА!!

Ответа нет.

Я снова стучу, затем прислоняюсь щекой к двери. Слезы катятся градом. «Оли, пожалуйста». Я снова стучу. Не знаю сколько времени прошло, но, в конце концов, я отрываю лицо от его двери и тащу сумки через улицу. Перед тем как подняться на последнюю ступеньку, я оглядываюсь назад.

Оли.

Он стоит в дверном проеме. Если бы можно было пережить еще больше боли сегодня, я бы так и сделала. Глядя на Оливера со стеклянной бутылкой в одной руке, с мрачным лицом… пустыми глазами, я умираю еще немного.