Нераспустившийся цветок
Шрифт:
Я тянусь к сумочке и хватаю свой телефон. Мгновение спустя Оли достает свой телефон из кармана и подносит к уху. Он ничего не говорит, но я слышу его дыхание и клянусь, могу почувствовать его на своей коже, когда покалывающий холодок распространяется по мне.
— Я люблю тебя, — шепчу я.
Он не двигается, не говорит. Сердце выпрыгивает у меня из груди, и я чувствую, как будто падаю.
Связь прерывается. Он кладет телефон в карман и выходит на улицу. Делая неуверенный шаг, садится на верхнюю ступеньку. Мы смотрим друг на друга, но игра в гляделки — для упертых ковбоев в вестернах. Я изголодавшаяся женщина,
— Ты любишь меня? — он произносит слова медленно и слегка невнятно.
— Всецело, — я обнимаю его за шею.
Он хмурит брови, склоняя голову на бок.
— Почему?
— Я больше не могу выполнять невозможное, — я пожимаю плечами.
— Невозможное?
— Не любить тебя.
Он закрывает глаза и улыбается.
— Я не ожидаю, что ты скажешь это…
— Я люблю тебя, — он открывает глаза и улыбается.
— Правда. Ты не обязан это говорить.
— Я люблю тебя.
— Я серьезно.
Он смеется и кладет свой лоб мне на плечо.
— Я тоже.
— Ты пьян.
— Да, — он ухмыляется.
— Если утром ты пожалеешь, что сказал это, тогда…
Он прижимается к моим губам своими. На вкус он как «Джек Дэниэлс» и Оливер — идеальный коктейль. Отпуская меня, он соприкасается лбом со мной.
— Не отступать.
После этих двух слов я делаю единственную вещь, которую сделала бы любая девушка на моем месте: я плачу слезами радости в руках мужчины, который любит меня.
Оливер
Этим утром я пропустил восход, но это не страшно; я не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась. Обнаженная Вивьен в моих руках — все, что я когда-либо хотел или в чем нуждался на всю оставшуюся жизнь.
— Эй, — мне нравится ее хриплый голос по утрам.
— Доброе утро, — я перекатываюсь на нее сверху и одним плавным движением проскальзываю в нее. Ее дыхание прерывается, а томные глаза исчезают за тяжелыми веками. Я втягиваю ее вишневый сосок в рот и царапаю его зубами, она выгибает спину и стонет от удовольствия. К сожалению, это не продлится долго; я твердый, как скала, уже почти час, глядя на ее обнаженное тело. Извращенец? Вероятно, но мне плевать.
— Оли…
Я люблю, когда она стонет мое имя, от этого я вхожу в нее жестче и быстрее. Она крепко держит меня за волосы и прижимает к груди. Чем больше я дразню ее соски, тем больше она вращает бедрами и трется об меня.
— Не останавливайся, Оли, никогда не останавливайся… — она тянет мою голову к себе и захватывает мои губы, будто умирает с голоду. Ее длинные ноги обвиваются вокруг моей талии, а ногти впиваются мне в спину.
Миллионы слов крутятся у меня в голове, но, когда я в ней, я не могу говорить, я едва могу дышать. Она уже близко, я могу сказать это по тому, как она вертит головой из стороны в сторону, будто хочет отсрочить конец, надеясь, что это продлится вечно. Я понимаю. Мое тело тоже находится в состоянии войны, чувствуя приближение. Я замедляюсь или иногда останавливаюсь, чтобы позволить ощущениям немного утихнуть, чтобы опять врезаться
Я переворачиваю нас, позволяя ей быть сверху. Она пытается удержать свое тело вертикально, когда скользит на мне с закрытыми глазами, запрокинув голову назад. Я направляю ее бедра и наблюдаю за тем, как подпрыгивает ее грудь, когда она устанавливает свой собственный ритм. Я готов взорваться, только наблюдая за ней, но она толкает меня за черту неожиданно: она сжимает соски, затем проскальзывает рукой вниз, где соединяются наши тела, доводя себя до оргазма, впиваясь зубами в нижнюю губу. Я дергаю бедрами еще один раз, и все кончено. Черт! Не могу поверить, как сильно нуждался в этом.
— Ох, Оли… — она ложится мне на грудь, задыхаясь. — Я люблю тебя.
Я — ее. Она даже еще не знает меня, но я все равно ее. Неуверенные глаза находят мои, и я вижу в них вопрос, страх того, что я был слишком пьян вчера, чтобы запомнить. Я убираю спутанные волосы с ее лица.
— Я тоже тебя люблю.
Кому нужен этот восход? Она ослепляет меня улыбкой ярче, чем самые блестящие солнечные лучи. Прижимается к моим губам своими, а ее язык скользит в мой рот, пока она вращает бедрами, приводя мой член, все еще похороненный в ее теплоте, снова в готовность.
Переплетая наши пальцы, она бубнит у моего рта:
— Давай сделаем это снова.
***
Я похож на проклятого циркового клоуна, ожидая пока она спустится. Второй раз в кровати гарантировал постоянную ухмылку на лице сегодня, но, когда она положила руки на кафель в душевой кабине и напомнила, что я хотел трахнуть ее в душе, и это в значительной степени определило появление улыбки клоуна.
— Ммм, что это так пахнет?
Я пытаюсь сдерживать свою усмешку, когда она спускается по лестнице, эти длинные голые ноги полностью видны из-под моей футболки, а влажные черные волосы спадают вдоль спины и на плечи. Кого я обманываю? Это явно мой тип.
— Омлет, тосты с маслом, апельсиновый сок и кофе, — я отодвигаю для нее стул.
Она садится и берет меня за шею, притягивая к себе для медленного поцелуя.
— Доброе утро.
Я удираю от нее и сажусь напротив.
— Ты даже не представляешь.
— О, думаю, я представляю. Нам нужно делать это каждый день, — она делает глоток сока.
— Завтракать?
Она кусает тост и улыбается.
— Заниматься сексом, много, а затем, да, ты делаешь мне завтрак в боксерах, без футболки. — Она слизывает масло с губ, похотливый взгляд опускается на мою грудь, и она ухмыляется. — Когда я спустилась вниз и увидела тебя, выглядящего именно так, я захотела съесть завтрак с твоего обнаженного тела.
Я давлюсь куском, который пытаюсь проглотить.
— Все хорошо, Оли?
Прикрывая рот салфеткой, я киваю, пытаясь прочистить горло. В мире, где парни хвастаются и делятся историями, события этого утра были бы встречены смехом и поданы в соответствии с историями о том, кто поймал большую рыбу. Таких женщин, как Вивьен, не существовало в реальном мире. Они не выглядели, как она, не вели себя, как она, и определенно не говорили как она. На самом деле, мне самому не верится. Мне кажется, что я проснусь в одиночестве в своей постели, покрытый потом, с рукой, сжатой вокруг моего члена.