Нерассказанная история США

Стоун Оливер

Стимсон смело призвал приостановить дальнейшие работы над атомными бомбами в США, если Англия и СССР поступят аналогичным образом, и законсервировать те, которые США уже произвели. Трумэн посвятил заседание кабинета 21 сентября настоятельной просьбе Стимсона укрепить дружбу между Америкой и Советским Союзом, пока последний не создал собственную атомную бомбу. Заседание, происходившее в 78-й день рождения Стимсона, оказалось для уходящего на пенсию политика последним. Мнения министров о предложении Стимсона резко разошлись: министр торговли Генри Уоллес возглавил его сторонников, а министр ВМС Джеймс Форрестол – противников. Форрестол сыграет важную роль в ужесточении американской политики по отношению к СССР. Прежде чем войти в число служащих Белого дома (это произошло в 1939 году), он заработал благосостояние на Уолл-стрит и женился на бывшей актрисе, игравшей в труппе «Безумства Зигфелда» на Бродвее. Как и большинство других бизнесменов с Уолл-стрит, он совершенно не доверял Советскому Союзу. Он «допустил утечку» в прессу ложной информации о дискуссии в кабинете. На следующий день New York Times сообщила, что Уоллес предложил поделиться с СССР «секретом атомной бомбы»9.

И хотя Трумэн немедленно опроверг эту скандальную ложь и объяснил, как все происходило на самом деле, Уоллес прекрасно понял зловещее предзнаменование.

Поскольку Уоллес только что вернулся с конференции по атомной энергии в Чикагском университете, он гораздо лучше Трумэна и других членов правительства понимал, что теперь поставлено на карту. Специалисты были согласны в том, что, какой бы секретностью ни окружали атомную бомбу прежде, эта секретность улетучилась, как только США нанесли первый удар по Хиросиме. Они также понимали (а Комитет Франка предвидел это еще в июне), что СССР скоро будет обладать собственным атомным арсеналом. Присутствовавшие на конференции ученые не сомневались, что нынешнее поколение атомного оружия бледнеет в сравнении с тем, которое скоро будет разработано. Поэтому, заключили они, необходимо срочно принять ряд мер по обузданию гонки вооружений. Уоллес тогда заявил: «Любая страна, которая нарушает международные нравственные законы, рано или поздно попадет в неприятную ситуацию – как уже получилось у англичан с народами колоний и как может получиться у США с атомной бомбой». То же самое он пытался втолковать и коллегам-министрам10.

Несколько дней спустя Уоллес получил письмо от физика Артура Холли Комптона. Комптон предупредил Уоллеса о зловещих разработках в военных лабораториях. «Существует большая вероятность того, – писал он, – что в случае объединения усилий ученых и производственников, как было при создании нынешней атомной бомбы, можно будет создать супербомбу», обладающую ошеломляющей разрушительной силой. Этой фразой он выразил глубокую убежденность членов Научной коллегии Временного комитета. «Мы считаем, что этого… предпринимать не следует… ибо мы… предпочитаем понести поражение в войне, нежели одержать победу ценой невероятной общечеловеческой катастрофы, которую неизбежно повлечет… применение бомбы». Комптон привел примерные расчеты, показавшие, о какой мощности бомбы идет речь: «Площадь территории, полностью разрушенной одной атомной бомбой: 10 кв. км. Площадь территории, которую полностью разрушит 1000 атомных бомб в будущей войне: 10 000 кв. км. Площадь территории, которую полностью разрушит тысяча супербомб в будущей войне: приблизительно 2,5 млн кв. км. Площадь континентальной части США: около 7,5 млн кв. км». Больше всего беспокоило Комптона то, что «теоретическая основа для супербомбы спонтанно возникла по крайней мере у четырех человек, работавших над нашим проектом, и все они поделились со мной своими мыслями, независимо друг от друга. Это означает, что такие идеи придут в голову и ученым в других странах, занятых подобными разработками. Если бомбу создадут у нас, за нами должны последовать и другие державы». И Уоллес, и Комптон чувствовали: с такой угрозой могло бы справиться только мировое правительство в той или иной форме¹¹.

Уоллес вступил в арьергардный бой с могучими силами, подталкивающими страну к войне с СССР. Постепенное изгнание Трумэном немногих остающихся в правительстве сторонников «Нового курса» оставляло Уоллеса во все большей изоляции. Теперь еще и Стимсон ушел. Как отмечала советская разведка, сдвиг вправо среди советников Трумэна по вопросам внешней политики и экономики стало трудно не заметить.

Уоллеса это не смутило, и 15 октября он встретился с Трумэном, пытаясь убедить того смягчить тон в отношении Советского Союза, и вручил ему свой доклад, озаглавленный «Значение Атомного века». Трумэн прочитал отчет от корки до корки в присутствии автора. Там говорилось: «Когда атомной бомбой обладают многие страны, достаточно малейшей искры, чтобы вызвать взрыв вселенских масштабов, который уничтожит человечество. Необходимо незамедлительно предпринять шаги к созданию международной организации, основанной на устранении всего наступательного оружия, сотрудничестве ради использования положительных свойств атомной энергии и принятии принципа международной опеки над определенными районами мира. Создание такой организации – вопрос жизни и смерти». Трумэн полностью согласился с Уоллесом и признался: «Именно это я давно уже пытаюсь сказать». Он также с нарочитым великодушием заметил: «Сталин – прекрасный человек, который стремится к хорошему». Трумэн даже согласился с утверждением Уоллеса, что «цель англичан – положить непреодолимую пропасть между нами и русскими»¹². Усилия Уоллеса не пропали даром. На пресс-конференции осенью 1945 года Трумэн заявил: «Наши интересы не противоречат интересам России и никогда не противоречили. Мы всегда были друзьями, и, я надеюсь, такими и останемся»¹³.

Ядерная проблема все более грозно маячила на горизонте, и ученые забросали Вашингтон требованиями способствовать установлению международного контроля над атомной энергией и не допустить, чтобы исследованиями в данной области руководили военные. Уоллес поддержал их, выступив на заседании Специальной комиссии сената по атомной энергии, где заявил, что законопроект Мэя–Джонсона, предусматривающий надзор военных за ядерными исследованиями в мирное время, вызовет «самые недемократичные, диктаторские распоряжения, которые когда-либо были… предложены конгрессу в форме важнейших законодательных актов»¹⁴. Принятие законопроекта угрожало отдать американский народ в руки «военного фашизма»¹⁵. Уоллес также требовал от Трумэна вывести американское атомное оружие из-под контроля Лесли Гровса и ввести в качестве обязательного условия для применения этого оружия согласие президента, госсекретаря, военного министра и министра ВМС. Уоллес боялся, что если ярый антисоветчик Гровс получит полный контроль над ядерным арсеналом, то он, возможно, применит атомную бомбу своей властью.

Эти опасения не были настолько беспочвенными, как может показаться. В конце 1945 года Гровс открыто отстаивал «превентивный» удар по СССР. Он утверждал, что у США есть два пути. Они

могут быстро достичь с Советами соглашения, гарантирующего, что никто и ни при каких обстоятельствах не станет применять атомные бомбы. Но такое соглашение, по мнению Гровса, обязательно повлечет за собой «отказ от всех прав частных лиц и установление государственного контроля над жизнью граждан, деятельностью научных лабораторий и промышленных предприятий во всем мире, включая США». Если же достичь такого соглашения не удастся, то атомной бомбой будут обладать США, Англия и СССР. В этом случае, считал Гровс, «Соединенные Штаты должны будут постоянно поддерживать абсолютное превосходство в атомном оружии, включая его количество, величину, мощность, эффективность, а также средства для немедленного наступательного применения и средства обороны от атомного удара. Мы также должны организовать разведслужбу, которая будет действовать по всему миру и постоянно держать нас в курсе любых действий других стран в области атомных исследований и их военных намерений». Это привело бы к гонке атомных вооружений. Но он не верил, что «мир может… долго поддерживать такую гонку». Поэтому, заключил Гровс, США не должны позволить никому из потенциальных конкурентов «создавать атомное оружие и обладать таковым. Если такая страна начнет создавать атомное оружие, мы должны пресечь ее способность к этому прежде, чем она зайдет достаточно далеко, чтобы угрожать нам»¹⁶.

Ученые, пытавшиеся добиться международного контроля над ядерной энергией и гарантировать гражданский контроль внутри страны, всегда считали Уоллеса своим союзником в правительстве, больше всех заслуживающим доверия. Оппенгеймер посетил его в октябре и сообщил о том, что ученые обеспокоены растущей напряженностью в отношениях с СССР и тем, что Бирнс использовал «бомбу, словно пистолет, стараясь добиться во внешней политике того, что нам нужно». Он понимал: в ответ русские создадут собственную бомбу, и очень быстро. Оппенгеймер жаловался, что ученые «утратили былое мужество», и теперь все их мысли занимают «социально-экономические последствия создания бомбы». Уоллес был потрясен глубиной обеспокоенности Оппенгеймера: «Я никогда не видел, чтобы человек так сильно нервничал, как Оппенгеймер. Создавалось впечатление, что он чувствует неизбежность гибели рода людского». Уоллес разделил его беспокойство в отношении нестабильности положения в мире и посоветовал ему обратиться лично к Трумэну. Расстроенный беседой с Оппенгеймером, Уоллес заметил: «Угрызения совести ученых, создавших атомную бомбу, – одно из наиболее поразительных явлений, с каким я когда-либо сталкивался»¹⁷.

Оппенгеймер последовал совету Уоллеса и через шесть дней встретился с Трумэном. Встреча прошла хуже некуда. Трумэн подчеркивал важность принятия закона об атомной энергии с точки зрения национальных интересов; Оппенгеймер, в свою очередь, настаивал на осуществлении международного контроля. Беседа окончательно зашла в тупик, когда Оппенгеймер признался в чувстве вины за создание бомбы.

Уоллес упорно пытался снизить влияние на президента советников-консерваторов, предпочитавших конфронтацию с СССР продолжению сотрудничества военных лет. В каждом поступке русских им чудились недобрые намерения. Уоллес пытался убедить Трумэна задуматься над тем, как его слова и действия выглядят в глазах советских лидеров. На следующий день после неудачной встречи Оппенгеймера с Трумэном, когда закончилось очередное заседание кабинета, Уоллес задержался, чтобы поговорить с президентом. Он снова призвал Трумэна к равному подходу в отношении Англии и СССР и попросил его предложить Советскому Союзу заем, сопоставимый с обещанным англичанам. Он провел сравнение: если Советы ведут свою линию на Балканах, то ведь и США подтасовали в свою пользу результаты выборов на Кубе и в Мексике. Трумэн, как всегда, полностью согласился с анализом событий Уоллеса.

Однако эффект от частых настойчивых советов Уоллеса, как правило, оказывался недолговечным. Другие советники Трумэна улавливали куда более угрожающий смысл в действиях СССР и находили возможность убедить президента смотреть на мир их глазами. К ноябрю они уже называли Уоллеса и прогрессивных друзей Трумэна «красными» и советовали президенту «не обращать внимания на то, чего добиваются от вас эти “красные”»¹⁸.

Тем временем руководители СССР занимались своими делами: закрепляли достигнутое в Восточной Европе и в Азии, восстанавливали разрушенную экономику и старались гарантировать, что Германия и Япония больше никогда не смогут угрожать безопасности СССР. Положение Советского Союза в мире позволяло действовать в соответствии с этими интересами. Поскольку ведущую роль в движениях Сопротивления сыграли коммунисты, находившиеся в оккупации европейцы, как правило, приветствовали советские войска как освободителей. По всей Европе резко выросло число членов компартий. На выборах 1945 года во Франции, Италии и Финляндии коммунисты получили больше 20 % голосов избирателей. Многие европейцы были изгнаны из родных мест, лишились крыши над головой, голодали и не имели работы – такие условия не могли не привести к новым успехам коммунистов. В Италии, где в партию вступили 1 миллион 700 тысяч человек, реальная заработная плата в 1945 году составляла всего лишь четверть от уровня 1913 года, а объем ВНП соответствовал показателям 1911-го. Заместитель госсекретаря Дин Ачесон тревожился, что Европа повернется лицом к социализму, а США окажутся в изоляции: «Люди так долго страдали и так глубоко верят, что правительства могут что-то предпринять для облегчения их страданий, что начнут требовать все большего усиления государственного контроля и государственного вмешательства»¹⁹.

Но СССР, выполняя взятые на себя в годы войны обязательства и надеясь сохранить союзнические отношения с Англией и США, делал все возможное, чтобы сдержать своих разочарованных товарищей в Китае, Италии, Франции и Греции. В начале 1946 года в результате опроса, проведенного Институтом Гэллапа, выяснилось: только 26 % американцев считают, что Советы стремятся к мировому господству. 13 % считали, что к мировому господству стремятся англичане²⁰.

В течение первых послевоенных месяцев Трумэн никак не мог окончательно определиться в своем отношении к Сталину и часто сравнивал его с боссом Пендергастом из Канзас-Сити. И в своей нерешительности Трумэн был не одинок. Даже Аверелл Гарриман, яростный критик СССР, посол США в Москве в годы войны, не раз встречавшийся со Сталиным, признавал сложность этой личности: