Неравный брак

Берсенева Анна

На секунду ей стало страшно; она не успела понять почему. – Что ты? – Наверное, Артем почувствовал ее взгляд: он обернулся, глянул вопросительно. – Сейчас покажу.

Фотографий действительно было очень много. Они вырвались из тесной папки, как только он развязал тесемки, и волной хлынули Еве на колени, упали на кушетку, на пол. Пока Артем поднимал фотографии, она повыше натянула клетчатый плед, узлом завязала у себя на груди.

– Вот этого парня с видеокамерой, – показывал Артем, – ранили прямо через минуту. Мне показалось, убили – так он упал… Единственный был момент, когда и правда страшно стало. Не потому даже, что убьют,

а просто: что это вообще может быть. Неважно, со мной или с другим, но может… И ничего кругом не изменится. Его унесли сразу – сказали, не насмерть.

Ева вглядывалась в лица на черно-белых снимках. Их действительно было очень много, все они были разные, и каждое дышало новым, неповторяющимся выражением. Страх, ненависть, восторг, злость, любопытство, удивление, растерянность, сострадание, жадное веселье…

– Я больше всего хотел, чтобы это почувствовалось, – сказал Артем.

Он стоял рядом с сидящей на кушетке Евой и смотрел, как она перебирает фотографии.

– Что? – подняла она глаза.

– Да вот это: что кого угодно могут убить, и ничего в мире не изменится. Но только я и сейчас не понимаю, удалось или нет.

– Удалось, – кивнула Ева. – Хорошо удалось, Тема. Это, знаешь, из-за Москвы тоже, – вдруг улыбнулась она.

– Что значит – из-за Москвы? – удивился он.

– Она очень сильное ощущение дает, – объяснила Ева и радостно улыбнулась собственной догадке. – Я сама только сейчас поняла, когда смотрела на эти фотографии. Знаешь, какое ощущение? Незыблемости! Все стоит, как всегда стояло, – Кремль, набережная. Даже если изменилось, подновилось – все равно. И эти лица… Как будто дождь идет. Необыкновенный такой дождь, такого вообще-то не бывает: много разных капель, и они не сливаются, но все уходят в одни берега. Вот в эти. – Она показала на гранитные берега Москвы-реки на одной из фотографий. – Я непонятно говорю, да?

Ева посмотрела на Артема, быстро вскинув глаза. Он слушал с тем особенным вниманием, которое она так мгновенно успела полюбить в его широких глазах, в этом серебряном, направленном взгляде.

– Что ты. – Артем наклонил голову. – Какое – непонятно! – И добавил совсем тихо: – Мне так хорошо… Мне никогда не было так хорошо.

Ева почувствовала, как много он вкладывает в эти слова. Не специально, не намеренно вкладывает, а просто, как в дыхание – всего себя. Не поднимаясь, положив на колени фотографии, она обняла его бедра, щекой прижалась к животу. Он еле ощутимо вздрогнул от ее прикосновения, потом напрягся весь, сделал какое-то быстрое движение, словно хотел наклониться к ней, но не наклонился, а замер, прерывисто дыша. Ева увидела, как туманятся его глаза, одновременно почувствовала, как по всему ее телу проходит неудержимая волна – и тут же отзывается в нем, в его юной, горячей плоти…

– Хороший мой, – шепнула она. – Хороший мой, единственный…

Одной рукой продолжая обнимать его вздрагивающие бедра, другой она быстро, нетерпеливо развязала узел у себя на груди.

Глава 4

Прохлады в этом году, кажется, не было вовсе. Августовская жара в один день сменилась холодом и слякотью, затяжные дожди пошли в сентябре, продлились в октябре, а в ноябре уже начались морозы.

Чуть не всю свою сознательную жизнь работая травматологом, Гринев привык воспринимать погоду исключительно с профессиональной точки зрения: сколько народу привозят по

«Скорой» зимой, сколько весной, сколько осенью. Еще какие-нибудь подробности – например, что кончилось бабье лето, – он всегда узнавал исключительно от Евы.

– Надо же! – удивлялся Юра. – А я думал, просто потеплело. И паутинки летали, говоришь?

Он немного придуривался, поддразнивая сестру, раньше ему всегда нравилось ее поддразнивать. Но этой осенью ей было не до шуток и не до романтических природных подробностей. Как, впрочем, и всей семье.

То, что так неожиданно, буквально в один день, произошло с Евой, потрясло родителей куда больше, чем мог бы потрясти самый невероятный поступок сына или младшей дочери. Даже отец, всегда склонный принимать Евину сторону, и тот воспринял происшедшее с чувством более сильным, чем недоумение.

– Да-а, – поморщился он, – что-то в этом есть… нехорошее. И зачем Еве… так?

Не говоря уже о маме – ту просто столбняк охватил, когда старшая дочь сообщила, что любит мужчину, которому… Да какого там мужчину – мальчишку, которому девятнадцать едва исполнилось, своего же недавнего ученика!

Впервые Юра видел маму в таком смятении. У Нади дрожал и срывался голос, когда она рассказывала об этом сыну.

Женя была на работе, Юра недавно вернулся с дежурства и собирался прилечь. Он только что вышел из ванной, когда раздались торопливые звонки в дверь. Сначала он насторожился сквозь наползающую дрему, но, по профессиональной привычке быстро реагировать на любую неожиданность, тут же вспомнил, что с появлением Жени родители перестали открывать гарсоньерку своими ключами.

– Что? – быстро спросил Юра, распахивая дверь. – Мама, что случилось?

– Юрочка! – Губы у Нади дрожали. – Слава Богу, она появилась, но… О Господи, ты же и не знаешь! – вспомнила она.

– Зайди, мам, успокойся. – Юра бросил на пол полотенце, обнял Надю за плечи и провел в комнату. – Кто появился? Полина?

Полина звонила из какой-то деревни как раз накануне его дежурства, предупреждала, что вернется домой не скоро. Конечно, ее планы вполне могли измениться за день, и вполне она могла появиться дома, но что же в этом страшного? Да он ведь еще вчера сообщил Еве по телефону о Полинкином звонке, неужели она родителям не передала?

– Ее всю ночь не было, – выговорила Надя, почти падая в ореховое креслице. – Да Евы, Евы! – наконец объяснила она, поймав недоуменный Юрин взгляд. – Ушла вчера днем, даже не сказала куда, папа тоже ничего не знал… Я с дачи вечером приехала – ее нет и нет. Я все больницы обзвонила, милицию, везде…

– А мне почему не позвонила? – перебил Юра. – Ты что, мама?

– Да ведь звонила и тебе. – Надя по-детски шмыгнула носом. – Еще с вечера, не помнишь? Ты же тоже сказал, что она дома была, никуда вроде бы не собиралась, к тебе обещала завтра зайти. Я потом еще раз звонила, но тебя на месте не было уже.

Только теперь он вспомнил: в самом деле, звонила вечером мама, что-то спрашивала. Но сразу после этого годуновская бригада уехала на такую аварию, что все предыдущие подробности выветрились из Юриной головы. «Скорые» до утра развозили по больницам людей, которых пожарные вместе со спасателями оттаскивали от пылающего посреди Можайского шоссе бензовоза, вырезали из искореженных машин…

– Извини, – сказал Юра. – Закрутился, в самом деле забыл. Но вернулась же, все в порядке? Мам, ну она же взрослая женщина, мало ли…