Неравный брак
Шрифт:
– Взрослая! – с горечью произнесла Надя. – Вот именно что взрослая. Знаешь, где она была – у кого была?
– Ну, и у кого? – усмехнулся Юра. – Неужто у Баташова? Он ведь женился вроде. Или ты за его семейное счастье опасаешься?
– Да уж лучше бы у него! – в сердцах воскликнула Надя. – Чем у мальчишки какого-то!
И, сбиваясь, она стала рассказывать сыну о том, что с трудом поняла из нескольких фраз, которых ей удалось добиться от Евы. Юра слушал нахмурившись.
– Ты бы ее видел! – с отчаянием произнесла Надя. – За сутки какие-нибудь – не узнать… Как с облака, ей-Богу.
– Она
– Если бы! Вещи какие-то взяла и ушла.
– К нему?
– Надо думать. А к кому еще? Она, по-моему, никого больше теперь и не видит.
– Все-таки не надо сразу панику поднимать, мама, – сказал Юра. – Подожди, поговори с ней… Я поговорю.
– Бесполезно, Юрочка, – покачала головой Надя. – Я же вижу… Никогда она такая не была, даже при Денисе когда-то.
Юра молчал. Не то чтобы его шокировал сам этот факт: неожиданная Евина любовь – да еще любовь ли? – к человеку почти вдвое ее моложе. Он давно уже привык ничему не удивляться, как привыкает к этому любой врач, особенно работающий в экстремальных ситуациях и каждый день наблюдающий, какие неожиданные выверты дает при определенных обстоятельствах человеческая психика.
Не в удивлении было дело. Острая, тревожная жалость к сестре колола, саднила у него в сердце. Что же это такое, в самом деле! Почему именно Еве так не везет? То Баташов самовлюбленный – на шесть беспросветных лет, то Горейно – ни уму ни сердцу, теперь, в довершение ко всему – мальчишка, которому сопли вытирать да самолюбие тешить.
Как всегда в тупиковых ситуациях, Юра почувствовал, что начинает сердиться на себя. Может, не будь он так занят собой, своими проблемами и чувствами, найди немного душевных сил хотя бы для того чтобы выслушать ее, поговорить, как говорили они всегда, Ева не мучилась бы такой сердечной неприкаянностью все время после своего приезда.
– Не надо пока об этом, – резко произнес Юра. – Ничего мы об этом не знаем, не надо и…
– Не надо! – перебила Надя. – Ох, Юра, избаловали мы вас! Ее избаловали, – поправилась она. – Слишком уж всегда… Нельзя человеку так к себе прислушиваться, как она. Ну, не сразу ладится с мужем. Так ведь им не по семнадцать лет, это же тоже надо понимать! Своя жизнь у каждого, свои привычки, разве в один день соединишь? Я когда-то…
– Ты – совсем другое, – перебил Юра.
Эту историю он знал от отца – тот рассказал еще пять лет назад, когда так мучительно, так долго налаживались Юрины отношения с Соной. Как мама выходила замуж, не чувствуя к папе ничего, кроме жалости, как медленно приходило к ней другое чувство и как незаметно оказалось, что вот она уже здесь, любовь, и Надя уже жить не может без своего Валечки…
– Ты-то здесь при чем? – повторил Юра – и тут же осекся, встретив мамин взгляд.
Горечь и боль стояли в Надиных глазах, не проливаясь слезами.
– Юра, Юра, – тихо сказала она, не сводя с него глаз, – никогда я не думала, что вы так далеко от нас отойдете… У Полинки в двадцать лет отдельная жизнь, ты обо всем своем молчишь как с чужими, теперь вот и Ева… Распадается все.
Она встала, махнула рукой.
– Мама, ну не надо. – Юра чуть не задохнулся от стыда за свои дурацкие,
Он быстро сделал шаг ей навстречу, снова усадил в кресло, как девочку. Точно так, беспомощно опустив руки, сидела в этом кресле Ева, и точно так же он присел перед нею на корточки, взял ее руки в свои.
– Прости, – повторил Юра, снизу заглядывая в мамины глаза. – Замучился я, мам, ночь такая тяжелая была. – Он с удивлением расслышал в собственном голосе беспомощность – такую же, какую только что видел в маминых глазах. – Людей столько погибло…
Может быть, Надя ждала сейчас от сына чего-то другого, каких-то совсем других слов. Но он сказал то, что вырвалось само, впервые с давних-давних пор вырвалось перед нею…
Да нет, ничего она не ждала, кроме того, что сам хотел ей сказать сын.
– Юрочка… – Надя прикоснулась к его лбу мгновенным, с детства любимым мимолетным движением – как будто температуру хотела узнать. – У тебя и глаза такие усталые, такие… Как же я не заметила? Ты и не ложился еще? Дура я, дура!
Кажется, Наде даже легче стало оттого, что незаметно разделилась надвое ее тревога. Она принялась расспрашивать о том, что случилось этой ночью, стала просить, чтобы Юра поскорее лег. Уже через минуту он заметил, что мама немного успокоилась, точнее, взяла себя в руки.
– Что ж, – вздохнула она, – и правда, ничего не поделаешь. И зачем только ей… такое?
– Низачем, – пожал плечами Юра. – Даже почему – и то непонятно, а уж зачем… Ты сама легла бы, мам, – вспомнил он. – Всю ночь ведь не спала.
– Если бы последнюю, – невесело улыбнулась она.
Надя как в воду глядела: бессонных ночей ей хватило в самом ближайшем будущем. Особенно когда вернулась с очередным известием младшая дочь… Оставалось только выдумывать, чем себя утешить. Например, тем, что Полинка – не Ева. А Юра – что ж Юра, взрослый сын, да и не привык он чувства свои показывать…
То, что мучительным комом стояло в его душе, пробиваясь сквозь любую усталость, – этого Юра действительно не хотел показать никому.
– Суки, они суки и есть! – сквозь зубы процедил Годунов и добавил: – Чтобы не сказать больше.
Юра невольно усмехнулся этому изысканному добавлению, хотя всем им было не до смеха: спасательский «Мерседес» застрял в правой полосе. Надрывалась сирена, крутясь, полыхали мигалки, но машины впереди стояли стеной, и объехать их не представлялось возможным. Казалось, вся Кольцевая остановилась, как испортившийся аттракцион. Но, похоже, дело было всего лишь в чьей-то мелкой поломке впереди, и надо было только поскорее миновать этот затор.
– Может, некуда им сдвинуться? – сказал Андрей Чернов; сзади ему не видно было, в чем дело. – Сплошняком стоят.
– Есть, есть, – с той же злостью вглядываясь вперед, ответил Борька; за год работы в спасательской бригаде он чуял ситуации на дорогах получше любого милиционера. – Только по правой сплошь стоят, а по левой все-таки едут. Это во-он тот, на «КрАЗе», пускать не хочет. Не нравится гаду, что перед нами еще три иномарки проскочат!
– Эй, эй, Боря! – Гринев попытался удержать его за рукав. – Морду бить пойдешь?