Неравный брак
Шрифт:
День ее рождения выпал на Юрино дежурство. Вернее, на следующий после дежурства день. Но с работы он пришел все-таки позже, чем она проснулась.
– Ну вот! – расстроенно воскликнул он, открыв входную дверь и нос к носу столкнувшись с выходящей из ванной Женей. – То не добудишься тебя, то чуть свет подхватываешься. Тьма еще на дворе, спала бы.
– Я сплю. – Она с готовностью закрыла глаза, остановившись посреди прихожей. – Сплю, Юрочка, последний сон досматриваю.
Женя почувствовала, как он обнимает ее, целует в губы, в закрытые
– А это что такое холодное? – Она немедленно открыла глаза и потрогала свою шею.
– А это я тебя поздравляю, – улыбнулся Юра.
На витой серебряной цепочке висел овальный каменный медальон, обрамленный таким же витым, очень тонким серебряным ободком. Женя тут же расстегнула цепочку и положила медальон на ладонь, чтобы разглядеть получше.
Это был светлый, зеленовато-голубой агат – непрозрачный, но со множеством прозрачных прожилок. Прожилки складывались в причудливый, изменчивый узор: дорога вилась меж деревьев, тут же превращалась в реку, в женский профиль, в сплетение древесных веток…
– Спасибо, Юрочка! – радостно произнесла Женя, отрываясь от созерцания камня. – Ой, и серьги такие же!
– Расти большая. – Юра снова поцеловал ее, теперь уже в открытые глаза. – Правда, на глаза твои похоже?
– Да? – удивилась она. – А мне показалось, там пейзаж какой-то.
– А у тебя в глазах что, как ты думаешь? – улыбнулся он. – Такой пейзаж, что… С днем рождения, милая моя, любимая, ненаглядная…
Это он уже прошептал ей на ухо, прижав к себе. Женя зажмурилась, вслушиваясь в его слова, и тихо засмеялась.
– А тогда ты сказал: «Женечка, сердце мое и жизнь…» – шепнула она. – Помнишь? На берегу, когда рыбу пошли ловить, а я вспомнила, что седьмое апреля сегодня.
– Помню, конечно, – кивнул Юра. – То есть не что сказал помню, – улыбнулся он. – Что думал, то и сказал. А просто весь этот день так помню, что… Еще, помню, расстроился, что подарить тебе нечего.
– Да ты же подарил, – возразила Женя. – Сразу же и нашел, что подарить! Очень красивая была ракушка, как…
Тут она осеклась, замолчала, замерла в его объятиях.
– Что ты? – удивленно спросил он. – Женечка, что с тобой?
– Н-нет, ничего… – пробормотала она, чувствуя, как кровь отливает от лица. – Просто что-то…
Едва ли не впервые в жизни выдержка изменила ей! Женя понимала, что нельзя, невозможно сейчас отдаваться мгновенно нахлынувшему мучительному воспоминанию. Юра сразу почувствует ее скованность, сразу поймет, что она чего-то недоговаривает. Но она ничего не могла поделать с собой: в ушах у нее стоял тоненький хруст перламутровой ракушки в темноте мальтийского отеля, и она застыла – неподвижная, неживая, как соляной столб.
– Просто так просто. – Юра пожал плечами и опустил руки. – Пойдем сегодня куда-нибудь?
– Если пригласишь, – с трудом выговорила Женя и тут же заметила, как тень пробежала по его лицу.
– А ты думала, и в день рождения никуда не приглашу? – усмехнулся
В эту минуту она уже не хотела никуда.
И все – встало между ними напряжение, незримая, но прочная стена недоговоренности. Встала и не исчезала никуда ни весь день, ни вечером, когда они собирались в ресторан.
Женя смотрела, как Юра застегивает рубашку, как надевает костюм – тот самый, темно-синий английский костюм, на который она сразу обратила внимание, когда год назад увидела Юрия Валентиновича Гринева в сахалинской корейской кафешке. Рядом с ним за столиком сидела тогда его жена. И, наверное, точно так же он собирался тогда в кафешку со своей Олей, как теперь собирается в «Метрополь» с Женей. И точно так же с этой девочкой расстался…
Последнее, случайно вырвавшееся «точно так же» заставило Женю вздрогнуть, как будто она произнесла это вслух. И как раз в этот момент Юра взглянул на нее.
– Ты не заболела? – спросил он. – Вид какой-то у тебя… Как в ознобе.
– Нет, ничего, – покачала она головой. – Твоего цвета костюм, как раз к глазам. Нэйви блю…
– Как-как? – переспросил он.
– Нэйви блю, морской синий. В этом сезоне очень модно. Или в прошлом было модно?
– А-а, – протянул он. – Будем надеяться, глаза еще из моды не вышли. Видишь, как удачно!
Женя расслышала насмешливые нотки в его голосе. Он и раньше подсмеивался над нею, поддразнивал иногда. Но на этот раз нотки были совсем не веселые.
– Ты готова? – спросил Юра, окидывая взглядом ее длинное, цвета темной зелени платье с высоким разрезом сбоку. – В самом деле, идут тебе эти камешки. Хотя и простоваты, конечно.
– Идут, – согласилась она, еле сдерживая слезы. – Давай такси вызовем, не хочется на улице ловить.
– Мне тоже не хочется, – кивнул он. – Сейчас вызову.
В таком настроении и отправились они в «Метрополь» праздновать день ее рождения.
«Почему он не пошел? – думала Женя, захлопывая дверцу «Фольксвагена» и нажимая на кнопку сигнализации. – Не захотел со мной идти, вот и все».
Конечно, она не считала, что Юра – ненавистник ресторанов. Правда, и большим их любителем он тоже не был, но, как сам со смехом рассказал ей однажды, привык к ним с детства так, как другие привыкают к столовке за углом.
– У бабушки целый ритуал был, – вспоминал он. – Тогда ведь это сравнительно дешево было – для нее, во всяком случае. По воскресеньям – в «Берлин», обедать. По будням – в ресторан Дома кино, общаться. По праздникам – в «Метрополь», ужинать. Ну и, конечно, почти всегда меня с собой таскала. Ей, знаешь, так нравилось, – улыбнулся он, – что я ее в дверях перед собою пропускаю, шубу ей подаю. Особенно когда я уже постарше стал, а ей какой-нибудь знакомый встречался, с которым она сто лет не виделась. «Ах, Милечка, что это за молодой человек с тобой?» – «А ты как думаешь, Рома?» – «Да-а, милая, все стареют, кроме тебя!» И прочее в том же духе.