Неразрешимое бремя
Шрифт:
— Раздевайся, — скомандовала я. Девчонка замерла, испуганно глядя на меня.
— Г-госпожа, вам же не нравятся женщины?.. — ее вопрос повис в воздухе робким облачком страха.
— Не зли меня, раздевайся быстрее, — и кинула в нее платьем. Она деревянными пальцами подобрала его и стала стягивать с себя тонкую рубашку, обнажая молочно-розовое тело. Но я не дала ей натянуть на себя обновку, подойдя к ней и разведя в сторону ее руки, потом заставив обернуться ко мне спиной. Внешних повреждений было мало, незначительные, уже зажившие синяки на внутренней стороне бедер, длинный заживший рубец от хлыста надсмотрщика на
— Одевайся. И садись, — кивнула я ей на кресло перед зеркалом. Пиона торопливо натянула темно-зеленое платье, которое морщило ей в подмышках и неприлично обтягивало грудь, и уселась, украдкой поглядывая на себя в новом облаченьи. Я подобрала густые с медным отливом волосы в высокую прическу, покрутила перед зеркалом ее голову. Высокая прическа ей определенно шла, но тогда на шее открывалось невольничье клеймо. Высокий воротник или пустить хвост книзу?
— Что умеешь, сколько было клиентов? — спросила я, выбрав компромисс в виде полураспущенных волос, подобранных вверх лишь у висков.
Губы у девчонки задрожали, и я резко окрикнула:
— Не вздумай опять рыдать, иначе мигом вернешься обратно, к госпоже Розмари. — Я наклонилась к ней и с силой вцепилась в плечи. — Я дико устала и не собираюсь с тобой возиться, слышишь?
— Я… ничего… после того, как продали… надсмотрщик сказал, что должен проверить качество товара, — ее голос дрожал, Пиона закусила губы, сдерживая всхлипы. — Я должна было что-то сделать, но не смогла!.. А потом меня купил муж госпожи Розмари, он тоже… Было так отвратительно и грязно… Я не хочу туда возвращаться, пожалуйста!
— Ты веруешь в Единого? — спросила я рассеянно, вспоминая незлым тихим словом матушку Гён.
— Да, конечно, — Пиона кажется отвлекалась от своих переживаний. Я присела на корточки, развернула ее к себе и взглянула ей в глаза.
— Послушай, что тебе скажу. Я не буду с тобой больше нянчиться, и поэтому сейчас это в первый и последний раз. Во-первых, выкинь из головы все глупости про грех и прощение, что вещает тебе церковь. Ты не грязная и не грешная, твоей вины в случившемся нет и быть не может. Во-вторых, ты не обязана прощать своим обидчикам. Нет, ты конечно можешь это сделать, если хочешь. Надеюсь, что не станешь. И в-третьих, твое тело, — я провела рукой по ее волосам, линии подбородка, плеч, коснулась груди. — Не храм и не что-то особенное, слышишь? Это просто тело. Да, с тобой сотворили насилие, это страшно, но это не катастрофа, от этого не умирают, слышишь? Выкинь глупости про самоубийство и о том, что твоя жизнь закончена. Поверь, есть много худшие ситуации.
Я поднялась и теперь смотрела на Пиону снизу вверх.
— Я дам тебе шанс на свободу. Но за него придется побороться. Так что привыкай к мысли, что за себя нужно сражаться. И не жди, что кто-то придет и спасет тебя, так бывает только в твоих книжках. Образованная, кстати?
Пиона кивнула, теперь уже смотря на меня расширенными глазами.
— Вот и отлично, вытри сопли и слушай внимательно. Я тебя купила не просто так, а для вполне определенного человека. За него ты должна будешь выйти замуж. А свободу получишь в качестве свадебного подарка.
— Но… я не понимаю, — Пиона растерянно смотрела на меня. — Зачем? И кто он? Почему он не может найти себе достойную жену?
В дверь постучал Антон и принес мне травяную успокоительную настойку на меду.
— Пей, я подожду, — сурово сказал он и замер у двери.
— Я выпью, спасибо, — мягко сказала я, выпроваживая его. — Пиона принесет тебе стакан, заодно покажешь ей комнату, отведи боковую, там еще не обустроено, но сойдет.
Мальчик заколебался, потом кивнул Пионе:
— Проследите, чтобы она выпила, пожалуйста.
Я неохотно взяла теплый стакан с ароматной смесью, сделала глоток.
— Достойную, говоришь? А ты значит не достойная?
— Но я же… — она запнулась, подбирая слово. — Я…
— Грязная шлюха? — насмешливо протянула я, словно провозглашая тост. — Ты так о себе думаешь?
Пиона понурилась, а я чувствовала, как меня опять несет. Я отставила стакан, подошла к ней, задрала ее подбородок и прошипела:
— Запомни, еще раз услышу от тебя, что ты недостойная, грязная или же порочная, отлуплю розгами, слышишь? Так, что на задницу сесть не сможешь недели две! Будешь думать про себя плохо, точно так же будут о тебе думать окружающие, поняла? Задрала голову, кому сказала! Так и держи!
Я застыла, потом рывком подняла Пиону, провела рукой линию от ее макушки, осознав, что девчонка почти на голову ниже меня, а Ивонна и вовсе меньшего роста была. Я опять усадила Пиону в кресло, положила руки на ее шею, уставившись застывшим взглядом на зеркало, но видя перед собой стену комнаты в борделе, расцвеченную щедрыми брызгами крови. Пиона испуганно схватила меня за руки:
— Не надо, я не буду больше, госпожа… пожалуйста, я все поняла.
— Заткнись, — я переместила руку к ее животу, ткнув указательным пальцем в правое подреберье. — Ничего не понимаю… — пробормотала я, прикрыв глаза и мысленно восстанавливая вид раны. Я думала, что рана была нанесена снизу вверх, что естественно для удара ножом или кинжалом, но рисунок брызг терял в силе именно от верхней точки. — Демон, ведь неудобно же!
Если предположить, что жертва сидела в кресле перед зеркалом, слегка повернутом к стене, и удар был нанесен ей в таком положении, то как убийца должен был изогнуть руку, чтобы не вспороть, а именно рассечь кожу? Я изогнулась, теоретически возможно, но все равно неудобно. А если жертва все-таки не сидела? Я за шкирку подняла Пиону с кресла и скомандовала:
— На колени! Быстро, — и не дожидаясь, подсекла ее под коленями, пригвоздив к полу. Впрочем, девчонка уже не сопротивлялась, она поняла, что ее не собираются убивать, просто у хозяйки странные причуды. Нет, на коленях жертва определенно не стояла, брызги располагались бы несколько ниже. Я застыла в отчаянии, чувствуя, что мысли, словно навечно связанные фигурки карусели, со скрипом понеслись по второму кругу.
— Госпожа, я могу встать? — робко спросила Пиона, выведя меня из ступора.
Ее милое личико скривилось в страдальческой гримасе в зеркальном отражении, и я отстраненно подумала, что оно слишком невинное. Прическа ей шла, но открытый лоб вкупе с большими темными глазами делали ее похожей на святую заступницу, так, как их любят изображать на церковных росписях.
— Нет, — сказала я, отпуская ее плечи, поискала глазами ножницы, не найдя, вытащила кинжал из сапога. Прежде, чем девчонка успела испугаться, отсекла спереди толстую прядь ее волос и разровняла челку, склонив голову набок и любуясь на результат.