Неразрезанные страницы
Шрифт:
И Маня звонила ему и рассказывала, но у нее новостей было значительно меньше, и они были какие-то… серые, обыкновенные, неинтересные. Никаких пальм и собак. Никаких соборов и студентов. Все то же самое – письменный стол, компьютер, слова, которые никак не складывались в предложения, а предложения никак не складывались в историю. На телевидение пригласили, почему-то в программу про фокусников. Фокусники должны были показывать фокусы, а Маня должна была показывать оценки за фокусы. Вот и все дела.
Ей казалось, что все это мелко и глупо, и еще почудилось, что он начинает скучать, когда она заводит
Так она и не прилетела. Разговоры со временем становились все короче, а паузы все длиннее, а потом он вдруг пропал дня на два. Выключил телефон и на электронные письма тоже не отвечал. Она тогда всерьез переполошилась, перепугалась, представляла себе всякие ужасы, а потом позвонила его матери, и оказалось, что он уехал в Довиль. Только и всего.
Он позвонил матери и предупредил, что собирается в выходные на море, и еще выключит телефон, чтобы побыть на свободе и в одиночестве.
А Маню не предупредил!.. То ли забыл, то ли… не забыл.
Когда он нашелся, она кричала, и плакала, и упрекала его, и он просто положил трубку.
От горя Маня завыла, перепугалась того, что завыла, и побежала на кухню капать в чашку валокордин.
Он перезвонил через некоторое время и прочел ей короткую и сухую лекцию. Лекция была о том, что контролировать его нельзя – как будто она собиралась его контролировать!..
Когда ему нужно побыть в одиночестве, он должен быть в одиночестве, вот в чем дело. Когда он должен уехать, он должен уехать, и все тут. Когда у него свои дела, значит, у него свои дела.
Маня пыталась возражать, протестовать и объясняться, но потом сникла. Нет ничего глупее выяснения отношений по телефону, особенно когда один в Москве, а другой в Париже и выяснять их решительно не желает, и даже до конца не понимает, что именно нужно выяснять!..
Потом они стали созваниваться раз в день. Дежурный вопрос – как твои дела? Дежурный ответ – все хорошо. И на том спасибо.
Вот
Того Алекса, которого она любила и думала, что знает, точно нет!..
Он вернулся вчера, а теперь вот приехал и сказал, что рад ее видеть.
Маня Поливанова, писательница Покровская – нет, уже бывшая писательница, потому что у нее давно не получается писать, – открыла портфель и порылась в нем.
– Понимаешь, – сказала она озабоченно, не поднимая глаз, – куда-то засунула ключи, а мне ехать нужно!..
Выудила связку и помахала у него перед носом.
– Еле нашла.
Она промаршировала к водительскому месту – он посторонился, пропуская ее, – и плюхнулась на сиденье.
Уехать. Вот прямо сейчас, сию секунду. Просто чтоб не зареветь позорно и унизительно у него на глазах.
Все кончилось. Так бывает, очень даже бывает. Ничего особенного. Просто надо быстро уехать.
…Я рад тебя видеть!..
Он подошел, придержал дверь, чтобы Маня не захлопнула, и наклонился к ней.
– Маня, поговори со мной.
Она запустила двигатель, задрала подбородок и посмотрела вверх, на него.
– Алекс, если ты сейчас спросишь, как мои дела, я перееду тебя машиной.
– А как твои дела?..
– Дверь отпусти, пожалуйста.
– Поговори со мной.
Маня пожала плечами. Двигатель урчал.
Она знала, что он так может промолчать и час, и два, или до завтра, и в конце концов повторила с неприязнью, что ей нужно ехать.
– Я поеду с тобой.
– Тебе что, заняться в Москве нечем?..
Правду сказать, ему решительно нечем было заняться!..
Он представлял себе «освобождение» как-то не так. Более осмысленным, что ли. Сейчас он никак не мог вспомнить, зачем именно решил от нее «освобождаться», и чувствовал себя очень глупо.
И разговор был глуп, и его картинная поза, и темные очки на носу. Одна сплошная глупость и фальшь, а он всегда остро чувствовал фальшь!..
Все же он писатель, и говорят даже, неплохой!
– Маня, мы должны поговорить. И я не хочу откладывать это на завтра или на вечер!..
– Мало ли чего ты не хочешь!..
Круг замкнулся. Двигатель урчал.
Алекс понял, что нужно пускать в ход тяжелую артиллерию.
– Мне позвонила Анна Иосифовна и рассказала про происшествие в магазине «Москва».
– Матерь Божья.
– Она сказала, что на тебя напал сумасшедший, выволок на улицу, ты упала!..
– Святые угодники.
– Еще она сказала, что ты в плохом состоянии и почти при смерти. Я ей не поверил, конечно.
– Матерь Божья!
– Или заткнись, или смени пластинку.
Она вдруг ему улыбнулась почти той же улыбкой, какой улыбалась раньше, до того, как он решил стать свободным, как будто выглянула прежняя Маня Поливанова. Выглянула и пропала.
– Алекс, мне правда нужно ехать. Очень быстро и очень далеко.