Нерчинская каторга. Земной ад глазами проповедника
Шрифт:
– Это правда, сущая правда, – подтвердила одна молодая арестантка.
Брюнетка только подернула плечами.
– «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах», – еще растяжно повторила слова «на небесах». – Тут я недоумеваю: почему же только на небесах, а не на земле?
– Позвольте, дорогая, – сказал я. – Христос не сказал «только», так что это слово является вашим вымыслом. Что же касается того, что Христос переносит награду для своих последователей на небеса, то это еще не значит, что последователи Господа будут лишены на земле всяких благ. Я не говорю: всяких удовольствий мира сего, я говорю только «всяких благ». Об этих-то благах в другом месте Христос говорит так: «Истинно,
– Что же может последователь Христа взамен всего этого получить? – спросила меня брюнетка.
– Он получил бы за все это прежде всего Самого Христа, а со Христом он получил бы все, – сказал я.
– Что же «все»? – спросила меня Екатерина Васильевна.
– Под этим «все» он получит себя самого уже не в качестве грешника, а в качестве совершенно нового человека во Христе; он, благодаря своей внутренней близости ко Христу, непременно умолит Господа, чтобы его родители, его жена, его дети, его родные, оставленные им ради Царства Божия, все были спасены, все были подобны Господу; он, благодаря своей любви ко Христу, будет еще в этой жизни преисполнен всякого духовного блаженства, всякой благодатной радости и всяких таких творческих духовных сил Всесвятого Духа, при наличии коих он столько сделает здесь и людям, и животным, и вообще всей твари добра, что обыкновенным людям это даже и никогда не приходило в голову! – сказал я.
– Это фантазия – ответила мне брюнетка.
– Разве фантазия то, что христианство победило мир? Разве фантазия, что только одно христианство рождает гениев? Разве фантазия, что природа только одним христианам открывает свои тайны, вроде тех или других физических законов? Где вы нашли, чтобы еврею или магометанину, или буддисту, или какому-нибудь шаману природа открыла тот или иной свой закон? Кроме сего, факт налицо, – что все гении порождаются на почве христианства.
– Почему на почве христианства? – почти раздраженно спросила меня брюнетка.
– Только потому, что оно свою творческую силу заимствует исключительно от одного Христа, – сказал я.
– Ну, ладно, – сказала брюнетка, – пойдемте дальше по Евангелию.
– Хорошо, – согласился я.
Брюнетка тихо, почти про себя прочитала с тринадцатого по двадцатый стихи пятой главы по Матфею. Следующие же стихи: двадцать первый и двадцать второй она прочла громко и подряд два раза. Потом остановилась и куда-то далеко-далеко ушла мыслью. Я не сводил с нее глаз. Минута, другая, третья – пауза.
– Да, – вздохнув, проговорила она. – Ничего подобного я не читала. Это для меня просто откровение. Как же я раньше этого даже в самом Евангелии не находила? Знаете: мне очень не хочется сознаться в превосходстве Евангелия над всеми специальными существующими идеями и мне сейчас просто хочется, чтобы Евангелия не было в мире и чтобы его никто не знал. Так что, откровенно говоря, я сию минуту чувствую страшное бешенство в своем сердце против Евангелия. Но против своей воли прошу вас: дайте мне ваше Евангелие только на одну ночь, завтра я вам его верну. А теперь – до свидания.
Я вышел с какою-то внутреннею радостью от этих политических узниц. На следующий день я опять произнес проповедь всем арестанткам на тему: «Сын Давидов, помилуй меня!» (Мк. 10:47). По окончании проповеди, политические арестантки опять позвали меня к себе. Брюнетка, отдавая мне Евангелие, говорит:
– Есть, над чем задуматься.
И сама горько заплакала.
– Что с вами? – спросил я.
– Это моя тайна, – ответила она.
Екатерина Васильевна сидела тоже какая-то задумчивая, с опущенными глазами.
– Что же, о чем будем сейчас беседовать с вами? – спросил я.
Брюнетка вздохнула и начала говорить:
– Я сегодня не спала всю ночь, всю свою жизнь не раз перебрала по косточкам. Это меня заставило так все передумать, пересмотреть – только одно Евангелие. Подруженьки мои, здесь находятся такие принципы человеческой общественной жизни, каких ни Маркс, ни Энгельс, ни Лассаль, ни Кропоткин, ни другие вожди социализма совершенно не имеют. Так, например: «Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего подлежит суду; кто скажет брату своему «рака» – пустой человек, подлежит синедриону (верховному суду); а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной». Я не знаю, что такое геенна огненная? – спросила она.
– Истребление, – ответил я. – Вот один из многих принципов. Представьте себе: по учению Евангелия, гнев есть начало убийства или, лучше сказать, самое семя убийства. Не будь в нас гнева – не было бы между нами ни раздоров, ни взаимной ссоры, ни убийства, ни смертной казни, ни самой страшной войны, ни даже какого бы то ни было со стороны друг друга умаления личности, вроде того: ты – дурак, ты – негодяй, или ты – никуда не годный. Удивительный принцип! Дальше: «Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником и пойди, примирись с братом твоим и тогда приди и принеси дар твой. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя суду, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу. Истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь последний кодрант». – По-моему, это значит, что христианин безусловно обязан даже в других против себя подавлять с корнем вырывать силою мира, силою самоотверженной любви, какое бы то ни было чувство неудовольствия, чувство вражды и т. д.
– Я не совсем хорошо понимаю, – шепеляво возразила высокая, стройная, молодая девушка-арестантка.
– Это значит, – говорю я ей, – если вы знаете, что кто-нибудь питает к вам какую-нибудь злобную мысль, то вы, как христианка, во что бы то ни стало, должны примириться с ним или с нею и своею любовью к нему или к ней, точно огнем, сжечь и искоренить в нем или в ней всякое находящееся в нем или в ней нехорошее чувство к вам, хоть бы для этого и пришлось поступиться своим самолюбием и даже своею невинностью перед ним.
– Теперь я понимаю, – ответила молодая арестантка.
– «Вы слышали», – снова начала читать читать брюнетка, – «что сказано древним: «не прелюбодействуй» (Исх. 20:14). А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из твоих членов, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. Сказано также, что если кто разводится с женою своею, кроме вины и прелюбодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует». Вот подумайте об этом принципе учения Христа, как я сегодня ночью думала, – и вы придете к такому заключению, что если бы христиане исполняли этот принцип учения Христа, то не было бы никакого разврата, никакого насилия над женщиной и никакого сифилиса. Мало того, тогда не было бы и никакой проституции, не было бы публичных домов и никаких абортов, не было бы и проклятой ревности, не было бы и самоубийств и убийств, не было бы самого вырождения человечества. Развод, – произнесла брюнетка, – да этот развод, по учению Евангелия, есть ужасное потворство разврату.