Нереальная реальность

Стальнов Илья Александрович

– Не вздумайте играть со мной. Это не выгодно ни вам, ни Содружеству. До встречи.

– Пока, – прошептал Лаврушин по‑русски.

Дверь за советником затворилась, и земляне оставались наедине с телеэкранами. И все пошло своим чередом. Вновь накатывали мягкие морские волны. Идиллия прервалась очередным визгом – эту жертву со вкусом и смаком пытали электротоком.

– Когда это кончится? – через полчаса благим матом заорал Степан, затыкая уши.

И тут по спине Лаврушина побежали мурашки. Он почувствовал в камере чужое присутствие. Присутствие чего‑то жуткого и ирреального. И понеслась телега по ухабам.

* * *

Может

быть – хотя верится с трудом – чудес не бывает. Может быть, как утверждают некоторые наивные и самонадеянные полуразумные индивидуумы из рода обремененных научными званиями гомо саппиенсов, любое чудо всего лишь жалкое проявление каких‑то жалких неизвестных законов. Только вот когда тебя касается нечто неведомое и зловещее, об этом как‑то забывается. И чудо воспринимается именно так, как должно – как ЧУДО.

Послышался резкий щелчок, будто ударил хлыст. Экраны и лампы выключились. Перестал шелестеть кондиционер. По комнате поползло зыбкое вязкое фиолетовое марево. Тишина после «стерильной обработки» вовсе не радовала. За ней скрывалось нечто куда более худшее. В комнате несколько секунд царила фиолетовая полутьма. А потом все предметы засветились бледным сиреневым светом. Он был неустойчив, как огонек зажигалки на ветру. Он мерцал. Постепенно становился сильнее. По стенам пошли полосы – бессистемные, будто развлекался пьяный светотехник. Они все убыстрялись и убыстрялись. Запахло озоном. Послышался электрический треск. Было жутко – не так, когда вечером в подворотне тебя поджидают угрожающие тени. Не так, как когда задерживают тебя головорезы‑«тигры» с автоматами наперевес. Это была сверхъестественная жуть. Квинтэссенция, детский страх полуночных кладбищ и первобытный ужас ночных лесов. Это была Жуть, которую несет лишь встреча с неведомым НЕЧТО. Опять электрический треск. И от стены отделился черный силуэт человека. Это был именно силуэт – в угольной черноте невозможно было различить ни одной детали. И единственный звук нарушал тишину – стук рвущихся из груди сердец. Безмолвно, плавно, страшно, как Летучий Голландец – предвестник гибели в бездонных океанских пучинах, силуэт проследовал вдоль комнаты. Он шел! Видно было, как он тяжело, шаркающе передвигает ноги! Он стремился к одной ему известной цели. Лаврушин даже перестал дышать. Ему казалось, сделай он сейчас резкое движение, или потревожь тишину вздохом, словом, то она разобьется, взорвется, расколется острыми кусками, которые пронзят, искрошат двоих людей, ставших невольными свидетелями чуда. Силуэт приблизился к противоположной стене и проник в нее без всяких усилий. Он будто шел по дорожке, пронизывая предметы, здания, холмы, деревья, которые для него нематериальны. Он даже не замечал их. Грохот ударил по ушам. Это пуленепробиваемые стекла телевизоров разлетелись на куски, как если б в них заложили по заряду пластиковой взрывчатки. Зажегся свет. Степан перекрестился. Сработала память предков – сам он был воинствующим атеистом. Лаврушин тоже осенил себя крестным знамением – он к религии относился куда более серьезно.

– Дела‑а, – прошептал Степан. – Черный человек.

– Угольщик, – добавил Лаврушин. Ему это название показалось более подходящим.

Отворилась дверь. В помещение ввалились двое солдат и офицер.

– Одно движение – стреляем! – визгливо вскрикнул офицер, пока солдаты опрокидывали пленников, топили их лица в мягком пластике

пола.

Охранники были не просто перепуганы. Они были на грани паники, готовые стрелять без раздумий.

– Вы чего, сдурели? – возмутился Степан, пытаясь повернуть голову, в которую упирался ствол автомата.

– Лежать! Не говорить! – завизжал офицер.

Он обошел камеру, остановился около разбитого экрана, потрогал острый край стекла.

Убедившись, что непосредственной опасности нет, он прищелкнул пальцами. Солдаты подняли пленников.

– Что здесь было? – требовательно спросил офицер.

– Это вас надо спросить, – Лаврушин развел руками, и солдаты отпрянули, вскинув оружие.

– Не заговаривайте мне зубы! – заорал офицер. – Как вы вывели из строя контрольную аппаратуру и разбили экраны? Это же бронированное стекло!

– Вы сначала в своем хозяйстве разберитесь, а потом псами на людей кидайтесь, – проворчал Степан.

– Молчать! У меня приказ стрелять при малейшей попытке к бегству! Прибью и не поморщусь!

– Служивый, ты бы сначала выслушал, а потом глотку рвал, – примирительно произнес Лаврушин.

– Ну, – уставился на него офицер.

Землянин в двух словах описал, что тут произошло. По мере того, как он говорил, лицо офицера становилось все бледнее и бледнее.

– Великий Змей. Что же это такое? – прошептал офицер и, махнув рукой своей своре, вышел из помещения.

– По‑моему, у него трясутся поджилки, – сказал Лаврушин, глядя на затворяющуюся дверь.

– Тварь дрожащая, – кивнул Степан…

* * *

На аудиенцию к Звездоликому землян подняли с утра пораньше. В Джизентаре только встало солнце.

«Мамонт» полз по городу. Сопровождал пленников все тот же статный офицер четвертой ступени, который вез их в тюрьму. Помнится, он обещал помочь и вызволить пленников, и Лаврушин надеялся, что он разовьет эту мысль. Когда машина тронулась, он пододвинулся к решетке и прошептал:

– Знайте, вы нам очень нужны.

– Кому нам? – осведомился Степан.

– Всем здоровым силам Джизентара. Мы сделаем все, чтобы освободить вас.

– И зачем мы вам всем сдались? – подозрительность Степана все обострялась и обострялась. И для нее были все основания. Вообще, своим ворчанием он очень напоминал Мозг в квартире Лаврушина, поэтому они терпеть друг друга не могли – вечно находила коса на камень.

– Мы хотим привлечь внимание Звездного Содружества к нашим проблемам, – быстро затараторил офицер, видимо, текст он продумал давно. – Вы выступите посредниками. Мы дадим такие сведения, что все цивилизованные миры Галактики, если в них есть хоть капля сострадания, содрогнутся.

– А дальше? – спросил Лаврушин.

– Звездное Содружество положит конец ненавистной диктатуре.

– А невмешательство? А законы Галактики?

– Мы знаем законы Галактики… У нас есть данные о начале реализации программы глобального психологического контроля на Химендзе. А это – основания для вмешательства.

– Несомненно, – согласился Лаврушин.

– Мы освободим вас. Но нужно время. Тяните его. Всего несколько дней.

– Как мы можем тянуть время?

– Не знаю, – офицер нахмурился. – Пообещайте этой собаке Кунану что‑нибудь.

– Что мы ему можем пообещать?

– Не знаю… В конце концов, сделайте то, что он просит. Когда Звездное Содружество получит доказательства попыток глобального психоконтроля, Звездоликому долго не продержаться.

– Мы понимаем, но…

– Главное – время…

Потом опять был дворец. Тот же самый зал со статуей Птицы Дзу. То же гнусное ерничанье диктатора. Но Кунан уже терял терпение. Земляне молчали, и Звездоликий сорвался.

– В камеру этих мокриц! – завизжал он, ударив Лаврушина пухлой ладошкой по щеке. – Посмотрим, чья возьмет!