Нерон. Блеск накануне тьмы
Шрифт:
Большой цирк уже восстановили, и он был готов к скачкам.
На территории Золотого дома я заново отстроил разрушенный храм Фортуны Вирилис со стенами из фенгита, редчайшего по своим качествам камня Капподокии, который впускал в себя свет и, казалось, удерживал его так, что даже в облачные дни словно бы светился изнутри.
Естественно, это было очень дорого, о чем и не преминул напомнить мне Фаон.
– Вот цифры за месяц, – сказал он, раскладывая передо мной документы с таким видом, будто это причиняло
Я бегло просмотрел бумаги.
Фаон был прав: итоговая сумма действительно повергала в шок. Но мы пока не достигли заложенной в проект суммы, которая составляла двадцать две тысячи миллионов сестерциев, так что можно было сказать, что и не вышли за рамки бюджета. Разве что он изначально был просто запредельным.
– Цезарь, может, нам как-нибудь снизить затраты? – заикнулся Фаон. – Например, эта статуя, она ведь еще не заказана, и мы могли бы отсрочить ее возведение.
– Скульптор уже в пути, – сказал я. – Так что я в любом случае буду должен заплатить ему за потраченное время.
Как будто это было ответом на предложение Фаона.
– Его время – ничто по сравнению с затратами на бронзу. И… ты ведь желаешь, чтобы статуя была позолоченной.
– Естественно, она должна сверкать и сиять.
Сол – бог света, он – само золото.
– Да, конечно, – вздохнув, признал Фаон.
– Другого решения нет и быть не может. – Пришлось втолковывать ему, как непонятливому ребенку. – Статуя бога Солнца должна быть золотой, а если не золотой, то позолоченной.
– Отполированная бронза тоже блестит, – попробовал возразить Фаон.
– Этого блеска мало, – ответил ему я.
Мне не терпелось возобновить тренировки, на которых я овладевал мастерством возничего, но эти тренировки, как и многое другое в моей жизни, были прерваны и отложены из-за Великого пожара.
До пожара я по совету Тигеллина отобрал для себя лошадей из той конюшни, где он когда-то сам был разводчиком.
Выбранная мной группа была смешанной, но каждая в отдельности лошадка отвечала одному из трех необходимых для скачек качеств: скорость, выносливость, сила.
Итак, я облюбовал: иберийскую со светло-каштановой шкурой за ее скорость, вороную каппадокскую – за дух соперничества, сивую микенскую – за ее устойчивость. И еще выбрал гнедую сицилийскую – быструю, но непредсказуемую.
Да, по масти лошади были разные, но я надеялся, что они своими качествами дополнят друг друга, а это и есть главное условие победы.
Коневодческая ферма Менения Ланата, где содержались мои лошади, была как минимум милях в десяти от Рима, и дорога к ней лежала через зеленые, исчерченные до самого горизонта серыми акведуками луга.
В конце сентября земля, поделившись с фермерами и крестьянами щедрым урожаем, словно бы пребывала в сладком полусне. Чудовищность Великого пожара никак не отразилась на сельской местности.
В эту поездку я взял с собой Тигеллина и Эпафродита, и как же было хорошо впервые за несколько месяцев говорить о чем угодно, только не о постигшем нас бедствии.
Тигеллин не умолкая рассказывал о своих лошадях из Сицилии, о том, как их выращивать, а Эпафродит, в свою очередь, слушал его с нескрываемым интересом. Я же испытывал радость от предстоящей встречи с моими лошадками.
Ланат встретил нас так эмоционально, будто к нему после долгих лет разлуки приехали самые дорогие и любимые родственники. Сразу заверил, что лошади мои прекрасно содержатся и уже нас заждались.
– Все время спрашивают, где ты запропал, – сказал он мне. – Ты сразу заметишь, как они переменились. Я приставил к ним своих личных тренеров, но сицилийка упрямится. К ней бесполезно искать подходы, она сама решает, кому именно будет подчиняться.
– Мы, сицилийцы, высоко ценим независимость, – изрек Тигеллин и посмотрел на старого Ланата, который тоже был родом с этого острова. – Верно?
– Только император способен управлять сицилийцами, будь то люди или лошади. Разве не так, цезарь? – повернулся ко мне коневод.
Я кивнул. Мне порой было сложновато контролировать Тигеллина, так что и с лошадью наверняка та же история.
День мы провели, правя колесницами, на тренировочном треке. Ланат был прав: сицилийка оказалась очень норовистой, и ею тяжеловато было управлять. Ну или это я просто давно не тренировался. Ближе к вечеру у меня руки ныли от напряжения, с которым приходилось натягивать вожжи. Сойдя с колесницы, я потер плечи.
Тигеллин одобрительно кивнул:
– Отлично поработал. Надо еще немного потренироваться – и будешь готов.
Такая его оценка меня удивила. Я сам чувствовал себя каким-то заржавевшим, и мне казалось, что я после долгого простоя несколько подрастерял навыки возничего.
– Наконец-то готов?
– Скоро будешь готов, – поправил меня Тигеллин. – Так что заказывай одежду возничего.
По возвращении в Рим вечер я провел в покоях Поппеи.
Наши с ней покои разительно отличались.
Мои были заполнены предметами искусства и реквизитом для работы: греческой бронзой, расписными вазами, печатями, воском, штемпелями, шкафами с выдвижными ящиками, где хранились свитки и самая разная корреспонденция.
Покои Поппеи поражали предметами роскоши: в них были и шелк, и слоновая кость, и веера с опахалами.
В общем, для того чтобы сменить обстановку, мне было необязательно уезжать в какое-нибудь удаленное от дворца убежище: пройдя всего сотню шагов, я оказывался в совершенно другом мире.