Нерон. Блеск накануне тьмы
Шрифт:
– Все-таки Кос очень далеко, и доставлять заказ придется морем. Не знаешь какого-нибудь достойного мастера, живущего поближе к Риму?
– Есть мастер Метан, живет в Луцерии, но он не так хорош, как Дамас.
– Для обучения идеальный инструмент не требуется. Так что, пожалуй, закажу первый у Метана, а пока буду обучаться, доставят барбитон с Коса.
Геспер улыбнулся:
– Хороший план. Расскажи, когда ты впервые услышал кифару?
И я с удовольствием описал ему тот волшебный день во дворце Клавдия, день моего знакомства с Терпнием.
– Я тогда спросил его, смогу ли брать у него уроки,
– Мы должны помнить о том, что было спасено, оплакивать потери и благодарить…
Тут в комнату быстро вошел стражник, и Геспер умолк.
– Тигеллин настаивает на встрече с императором, – доложил он.
– Впусти его, – велел я и встал.
В комнату решительным шагом вошел Тигеллин с пачкой документов в руке. Подойдя ко мне, он чуть ли не ткнул меня этими документами в грудь. Я спокойно их взял и положил на стол.
– Цезарь, полагаю, тебе лучше их просмотреть! – резанул преторианец. – Это крайне важно.
– Тигеллин, я ценю твое рвение, но сейчас уже поздно и у меня нет никакого желания просматривать документы.
Преторианец схватил со стола один из них:
– Прочти хотя бы вот этот! Впрочем, в этом нет нужды – я могу пересказать тебе его содержание. Сеть забросили шире, отловили еще множество христиан. Как раз к казням поспели. Так что теперь можно сказать, что мы отловили большинство. И один из них укрывается у тебя «под крылом». Вот он! – С этими слова Тигеллин подскочил к Гесперу и, схватив того за плечо, рывком поднял на ноги.
– Что?! – опешил я.
– Он с ними. Один из признавших вину назвал его имя. И среди прислуги Поппеи есть еще несколько таких же.
Не слушая Тегеллина, я посмотрел на Геспера:
– Это правда?
– Да, цезарь.
Это было за пределами моего понимания.
– Но как такое может быть?
– Ты думаешь, что артист не может быть христианином? – вопросом на вопрос ответил Геспер. – И что же, по-твоему, может этому помешать?
– Они… Они – враги государства!
– Неужели ты веришь в эту ложь? Говорю тебе: мы не враги государства.
– Тогда почему люди постоянно об этом твердят? – продолжал давить я.
– Ты, как никто другой, знаешь, что людская молва и истина – это далеко не одно и то же. В конце концов, люди говорят, что это ты поджег Рим. Правда ли это? Нет.
Тигеллин махнул стражникам:
– Уведите его!
– В моем дворце я отдаю приказы, – остановил его я. И снова повернулся к Гесперу. – Я знаю, что ты не участвовал в поджоге Рима. Тебе не обязательно присоединяться к остальным. Ты невиновен.
– Если не присоединюсь к ним, тогда действительно стану виновным. Но не в том, что разжигал пожар, а в том, что оставил Иисуса. А я скорее умру, чем пойду на такое. Так что пусть меня арестуют.
У меня голова шла кругом. Бред какой-то! Почему он так стремится навстречу своей гибели?
– Если ты признал, что, не открывшись как христианин, оставишь Иисуса, почему не заговорил раньше? Почему молчал все это время?
Ну вот теперь я его поймал! Он определенно хотел жить.
Геспер улыбнулся. А я вспомнил Павла – у того была такая же отрешенная улыбка. Что они за люди?
– Иисус говорил нам: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» [73] . Гонения и травля – это не то, к чему мы стремимся. Но когда гонители нас настигают, мы должны сохранять твердость.
– Не понимаю, что это значит?
– Мы без страха признаем – кто мы и за кем следуем. Иисус говорил: «Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным. А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным» [74] . Так что вот он я, и уповать должен как минимум на трех человек.
73
Евангелие от Матфея 10: 23.
74
Евангелие от Матфея 10: 32, 10: 33.
– Ты издеваешься?! – взревел Тигеллин. – Оскорбляешь его империум? [75]
– Заткнись! – рявкнул я на Тигеллина, потому что этот разговор его никак не касался, и снова обратился к Гесперу: – Если ты не можешь поступить иначе, что ж, скорблю по тебе.
– Не стоит печалиться о моей судьбе, – проговорил Геспер. – Печалься о своей и о судьбе Рима.
Теперь у меня действительно не осталось выбора.
– Уведите его, – приказал я стражникам.
Уходя, Геспер обернулся и, посмотрев на меня, произнес:
75
Империум изначально означал абсолютную власть.
– Со всей душой оставляю тебе мой барбитон. Ни к чему ждать, пока доставят новый с Коса.
XVII
В тот вечер я отослал всех, кроме бдительных стражников. Барбитон лежал на полу, там, где его оставил Геспер. Мне он напоминал опасного зверя, который изготовился броситься на меня в прыжке. Я поднял его и поставил в угол.
Наступит ли время, когда его сладостные звуки снова будут ласкать мой слух, или он так и останется ядовитым напоминанием об ужасном событии?
Христиане… Какая странная секта – смесь жестокости с идеализмом и жажда принять мученичество.
Но исповедующие другие религии также совершают варварские обряды: жрецы культа Аттиса кастрировали себя, а друиды практиковали человеческие жертвоприношения. Одни только римляне – цивилизованные. Наша государственная религия гуманна, не требует душевных исканий, жертв и боли; наши формальные обряды совершаются при дневном свете у всех на глазах, и мы по праву можем ими гордиться.
Я оглядел комнату. Это было мое убежище, никто не мог сюда войти без моего особого позволения. С отвращением посмотрел на гору свитков, которые оставил на моем столе Тигеллин. Мне не хотелось их вскрывать: я и без того знал, что в них написано. Без конкретики, естественно, но в общих чертах легко мог представить.