Неруда
Шрифт:
Но ведь и сам Неруда неоднократно рассказывал свою жизнь—.и в стихах, и в прозе. Не случайно, однако, во вступлении к посмертно опубликованной книге воспоминаний «Признаюсь: я жил», хорошо известной советским читателям, он счел нужным предупредить: «Воспоминания поэта не похожи на обычные мемуары. Мемуары пишутся человеком, который пережил, быть может, и меньше, но сфотографировать ему удалось больше, и он воссоздает события скрупулезно, с мельчайшими подробностями. Поэт же дарит нам галерею видений, рожденных огнем и мраком его эпохи».
Разумеется, автор книги «Неруда» хорошо помнил эти слова, принимаясь за биографию своего великого друга. Возможно, ими он в какой-то степени и руководствовался, создавая
«Моя жизнь соткана из множества жизней», — сказал Неруда. И действительно, он обладал особым талантом втягивать в водоворот своего бытия множество самых разных людей, вбирая в себя их человеческий опыт, претворяя его в поэзию. Немало таких людей проходит и по страницам книги В. Тейтельбойма. Тут и родные поэта, и верные его друзья, но также и заклятые враги, великие поэты и художники нашего века, авантюристы, а еще — безумцы и чудаки, к которым Пабло Неруда питал особое, можно сказать, любовное пристрастие. Как бы скупо ни был очерчен каждый из них, он по-своему участвует в создании образа поэта, тем подтверждая правоту его слов.
Но, пожалуй, главным достоинством этой книги я считаю то, что вместе с поэтом в ней почти безотлучно присутствует Поэзия. Причем не только в разборах, не только в виде цитат, прямых или скрытых. Поэзия ощущается, вернее, угадывается здесь, как некая властная стихия, определявшая жизнь Пабло Неруды, как могучая сила, побуждавшая его и к сочинению стихов, и к совершению поступков. Авторы книг о писателях нередко толкуют творчество посредством биографии, выискивают в произведениях отражение тех или иных жизненных обстоятельств. Лучшие страницы книги «Неруда» — такие, где автор поступает противоположным образом: истолковывает жизнь поэта через его творчество, в потребностях его поэзии ищет глубинные мотивы его решений. И тогда детство Неруды предстает как великая школа, в которой, говоря его же словами, «поэзии учишься медленно, среди вещей и существ, не отдаляя их от себя, а собирая вместе слепым притяжением любви». Тогда и в скитаниях Неруды по странам Востока обнаруживается смысл, который в них вкладывала его блуждающая поэзия. И становится ясно, что окончательный выбор, который сделал Неруда в Испании, был продиктован насущными нуждами его творчества. Поэт или гражданин — такой дилеммы для него не существовало: гражданином он стал именно потому, что был поэтом.
Иным читателям, воспитанным литературой достопамятных лет в традициях принудительного целомудрия, покажется, возможно, чрезмерным внимание, которое уделено в этой книге интимной жизни Неруды: женщинам, которых он любил, подробностям его увлечений. Но ведь все это формировало личность поэта, образуя глубоко залегающий пласт его опыта, куда уходит корнями вдохновенная любовная лирика. И особенно хочется подчеркнуть, что, как признавался Неруда, для него смолоду и на протяжении всей жизни быть влюбленным являлось необходимым условием творчества. Любовь была источником энергии, в которой нуждалась мощная и ненасытная натура поэта. Порой это рождало драматические коллизии…
Книгу В. Тейтельбойма с интересом и благодарностью прочтут все, кто любит поэзию Неруды, да и вообще поэзию. Но думаю, что она привлечет и более широкий круг читателей. Порукой тому — сама личность удивительного чилийца, как мало кто в наше время сумевшего — и тут я позволю себе еще раз вернуться к стихотворению Бориса Пастернака, с которого
Часть первая
ОТ ЛИВНЕЙ ДО ВОЙНЫ
I
МАЛЬЧИК С ДАЛЕКИХ ЗЕМЕЛЬ ФРОНТЕРЫ
1. В гостях у матери
Что-то сжимается в душе, когда мы входим в полуразрушенный дом. Я пристально смотрю на того, кто рядом… Неруда приходит сюда в надежде узнать что-нибудь новое о матери, которая умерла вскоре после его рождения. Я хочу увидеть, вернее, почувствовать сердцем все до конца. Мне яснее ясного, что в данном случае между его «я» и мною, скажем «местоимением в третьем лице», — огромное расстояние. «Первое лицо» воспринимает все глубоко, обостренно. «Третье лицо» — как бы в отдалении, на другом полюсе. Я понимаю-угадываю, как разительно не сходится, не совпадает внешний облик поэта с его скрытым волнением. Прославленный на весь мир человек, располневший, уже не молодой… Он только что вышел из машины и с внешним спокойствием расспрашивает о своей матери, которая оставила его сиротой в далеком младенчестве. Навстречу нам спешит старая женщина, когда-то дружившая с покойной. Она смущена, не знает, как держаться со знаменитым человеком; ведь он приехал, чтобы с ним поделились воспоминаниями, рассказали о каком-нибудь случае — словом, обо всем, что связано с его матерью. Сам он, как ни горько, ничего припомнить не может.
Женщина — она местная учительница — исчезает, а через минуту-другую возвращается. В руках у нее пожелтевшая фотография. «Вот, смотрите — Роса Нефтали Басоальто!» Она передает фотографию Неруде и торопится сказать, что это единственный снимок Росы.
Поэт впервые видит фотографию матери. Много позже — в 1980 году — эта фотография появится в книге, названной «Незримая река», где собраны стихи и проза юного Неруды.
В книгу «Незримая река» войдут два посвященных матери стихотворения. Первое — «Луна»: «Когда родился я, мать умирала, / в смирении святом и скорбном, / вся плоть ее была прозрачной, / как будто из глубин лучился звездный свет. / И умерла она. А я родился. / Вот почему во мне течет незримая река, / и никогда не стихнет песнь закатов, / и пламень смеха моего, едва взметнувшись, тут же угасает».
Второе стихотворение Неруда назовет «Скромные строки памяти покойной матери»: «О мама милая, я слишком поздно на свет явился / и не успел поцеловать тебя, / принять пречистое благословенье. / Твой свет недолгий уже истаивал, / он снова в глубь земли сходил, / ведь ты от жизни малого просила, / быть может, лишь букет фиалок в капельках росы, / да и они глядятся щедрым даром в твоих ладонях нежных, / которые уже не ждали ничего».
Стихи, конечно, наивные, незрелые, но они дышат искренностью. Поэт не раз в мыслях говорил с матерью, и вот впервые его слова, обращенные к ней, становятся поэтической строкой.
Роса Басоальто сфотографирована почти в полный рост. Неруда пристально вглядывается в лицо матери и, наверно, думает о том, как быстро свел ее в могилу гибельный недуг. Потом передает фотографию Матильде. А чуть погодя она протягивает ее мне. Я смотрю и смотрю на эту фотографию… На обороте выцветшими каллиграфическими буквами (так писали в старину) выведено: «Нефтали Басоальто Опасо де Рейес, мать Пабло Неруды». Нефтали — материнское имя — поэт получил при крещении… Я изучаю ее лицо. Искоса поглядываю на сына. Сходство обнаружить совсем нетрудно: те же черты, тот же овал.