Нерушимые чары
Шрифт:
Когда наконец приехали в Дуврскую гавань, Рокуэйна увидела у пирса роскошную яхту маркиза, которая оказалась гораздо больше, чем она себе представляла.
Как только они поднялись по трапу и капитан подошел, чтобы поприветствовать пассажиров на борту вверенного ему судна, маркиз, пожав ему руку, резко спросил:
— Багаж прибыл?
— Полчаса назад, милорд!
— Хорошо! Тогда отплываем, капитан Бэйтсон.
— Слушаюсь, милорд!
Пока маркиз беседовал с капитаном, невысокий человек, оказавшийся, как она
Рокуэйна последовала за ним и оказалась в большой, очень комфортабельной каюте, где один из ее чемоданов уже лежал открытым и отчасти распакованным.
Рокуэйна увидела, что рядом с ночной сорочкой лежит вечернее платье.
— Я полагал, что после дороги, — сказал камердинер, — ваша милость захочет принять ванну.
— Большое спасибо. — Она действительно мечтала о ванне и понимала, что на яхте ванна — большая роскошь.
Она догадывалась, что ей отвели хозяйскую каюту, и только тут ей пришло в голову, что, возможно, маркиз намеревается делить эту каюту с ней.
Рокуэйна, естественно, не испытывала ни малейшего желания быть в каюте вместе с ним и со страхом подумала, что близится минута, когда она должна будет сказать маркизу всю правду.
Рокуэйна намеренно задержалась в ванне, полагая, что лучше будет, если маркиз все узнает, когда они уже будут в открытом море, тогда по крайней мере он не сможет отправить ее на берег.
Она услышала грохот якорной цепи и поняла, что они вышли из гавани. Так как яхта принадлежала маркизу, было вполне логично предположить, что она может развить большую скорость.
Когда девушка вернулась из ванной и увидела на постели ночную сорочку, она неожиданно почувствовала головокружение от нервного переутомления.
Она не спала предыдущую ночь, а теперь голова раскалывалась от морской качки.
«Отдохну хотя бы несколько минут», — сказала она себе.
Койка была удивительно удобной, а подушка показалась легким пушистым облачком, в которое она погрузилась и все забыла…
Сидя в постели, Рокуэйна спросила:
— Мы пересекли Ла-Манш?
— Именно так, миледи. Его милость приветствует вас и просит передать, что, если вы не возражаете, он хотел бы выехать через час.
Камердинер уже шел к дверям и на ходу добавил:
— Сейчас принесу вашей милости завтрак. Должно быть, стюард ждал за дверью, так как камердинер тут же вернулся и поставил поднос с едой около постели.
Посмотрев на еду, Рокуэйна почувствовала, что проголодалась. Ей стало интересно, что подумал маркиз, когда она накануне не пришла ужинать с ним и проспала всю ночь.
Завтракая, она думала о том, что в этот день, наверное, продолжится такая же гонка, как и вчера.
Как бы то ни было, она знала: маркиз не захочет откладывать отъезд в Париж из-за долгой беседы с ней, которая будет неизбежна, если он узнает, что она не
«Лучше признаться во всем, когда мы приедем в Париж», — думала она.
Девушка оказалась права, предположив, что гонка будет продолжаться: когда она вышла на палубу, маркиз уже ждал на пристани в фаэтоне.
Она еще не знала, что лошадей и грумов он послал сюда загодя и что их багаж был отправлен в Париж сразу же по прибытии в порт.
Чемодан, находившийся в ее каюте, забрали накануне так тихо, что она не проснулась, а камердинер приготовил ей платье, в котором она ехала в первый день.
Кроме того, он оставил ей шифоновый шарф.
— Я посчитал, что он понадобится вашей милости, — сказал он. — Дороги во Франции еще более пыльные, чем наши, а погода сейчас ветреная.
Рокуэйна поблагодарила его и прикрепила шарф к шляпке, подвязав его у подбородка. Таким образом, ее лицо было скрыто от взглядов маркиза еще лучше, чем накануне, и она подумала, как пока все складывается удачно.
Иногда ей казалось, что все происходящее это не реальность, а какой-то странный сон, но обручальное кольцо на руке говорило об обратном.
Миновав извилистые дороги в окрестностях Кале, они выехали на прямую дорогу, ведущую в Париж.
Первые два часа кони неслись словно ветер.
Потом происходила такая же смена лошадей, что и накануне.
В полдень был легкий обед, с которым маркиз расправился еще до того, как Рокуэйна сошла вниз. На почтовых станциях, где они меняли лошадей, подавали шампанское и восхитительную булочку или пирожное, которое таяло во рту.
Когда они добрались до пригорода Парижа и Рокуэйна увидела первые высокие дома с серыми жалюзи, девушка поняла, как она устала.
Рокуэйна решила, что сегодняшний вечер не годится для признания и разговора. Она так устала, что даже не могла бы найти нужных слов, и, пожалуй, если бы маркиз рассердился, она просто разрыдалась бы.
«Нет, сегодня я не скажу ему ничего, потому что он бессердечный человек. Ведь он мог бы по крайней мере притвориться, что питает хоть симпатию к той женщине, с которой связал свою жизнь. Но нет, все было сделано в спешке, в высшей степени оскорбительно. Разве можно быть таким бесчеловечным, эгоистичным и поистине жестоким?» — думала Рокуэйна.
Девушка исполнилась решимости высказать ему все, если он будет обвинять ее в обмане.
Но только не сегодня. В этот день ее нервы не выдержат.
Они ехали по узким извилистым улочкам, затем по более широким, и девушка поняла, что центр города близко.
Маркиз остановил фаэтон во дворе шикарного особняка, какого ей еще не приходилось видеть, вынул из кармана жилета золотые часы и удовлетворенно сказал:
— Одиннадцать часов десять минут! Каким-то чужим голосом, оттого что у нее пересохло во рту, девушка из любопытства спросила: