Нерушимый
Шрифт:
– А если…
Я вскинул пистолет, прицелился в террориста, который, гад, полностью исчез за затемненным стеклом. А если оно пуленепробиваемое? К тому времени процессия: амбал, мелкий и длинный зэки, – добралась до второго авто, длинный плюхнулся на заднее сиденье, любезно распахнутое мелким. Башка моей цели высунулась над стеклом, и я одновременно нажал спусковой крючок и крикнул:
– Огонь!
Ухнул мой выстрел, следом эхом отозвался выстрел Тырина. Террорист дернулся, заваливаясь, заложница перехватила его руку с пистолетом, и сведенный судорогой палец отправил вверх пулю, предназначавшуюся женщине. Потом заложница ударила захватчика локтем в висок и, вместо того чтобы спасаться, забрала пистолет, выстрелила пару раз в салон машины и прыгнула назад, прячась за милицейским фургоном.
Амбал, прикрывавший отход длинного, распластался, упав навзничь, а мелкого капитан Тырин лишь ранил, и он укатил на машине с длинным. Автомобиль, на котором приехал террорист, остался стоять – освобожденная заложница расстреляла пассажиров и водителя.
Менты засуетились, группа захвата, которая приняла меня, забегала вокруг хаммерогазелей со спущенными колесами. Я закрыл глаза и съехал спиной по стене. Получилось!
А еще я убил человека…
Звуки слились в монотонный гул. В себя меня привела звонкая пощечина.
– Пройдемте, гражданин Соврамши! – гаркнул мне в лицо капитан Тырин. Опомнившись, добавил: – Ствол верни.
Я вложил табельное оружие ему в руку, а он вернул Гаврилову. Тот что-то пробубнил, а по моей спине ударила пятерня Тырина. Заглянув мне в лицо, он рявкнул:
– Это самоуправство! А если бы палец дрогнул, мать-перемать, пацан, ты…
Поток его ругательств, вполне цензурный, но все же настолько хитро выстроенный, что матерное слово угадывалось в каждой проглоченной паузе, оборвался лишь тогда, когда мы зашли в его кабинет, и я ответил, уже усаживаясь в кресло:
– Выбора не было, товарищ капитан, – почти не соврал я. – Они собирались убить вашу сотрудницу.
Он бросил на меня хлесткий взгляд.
– Откуда знаешь?
А вот теперь пришлось врать:
– Слышал, когда они открывали того длинного.
– «Длинного», – передразнил Тырин. – Да ты знаешь, чей это сын? Впрочем, ты и о себе якобы ничего не знаешь… – буркнув это, он махнул рукой, пожевал губами, а потом ткнул в меня пальцем и тоном государственного обвинителя задал вопрос: – Но стреляешь белке в глаз и имеешь выправку офицера. Кто ты такой, гражданин Соврамши?
– Гражданин великой страны, – отчеканил я. – Помню, товарищ капитан, что мой святой долг и обязанность защищать Родину, ее граждан и помогать правосудию.
– Допустим, – хмыкнул он, включая компьютер.
И тут я вспомнил, что в коридоре камеры, которые должны были зафиксировать, что говорили налетчики! Видимо, это Тырин и собрался посмотреть…
И посмотрел. Звука, на мое счастье, в записи с внутренних камер наблюдения не оказалось.
Я выдохнул и откинулся на спинку стула, закрывая глаза. Сцепил в замок трясущиеся пальцы.
Без стука в кабинет ворвалась заложница, майор милиции, между прочим, и гаркнула:
– Тырин, твою мать, чего расселся? Скоро тут будут все, включая… – Она бросила на меня злобный взгляд, и Тырин объяснил:
– Спаситель ваш, товарищ майор. Это он решился на первый выстрел.
Женщина опешила, захлопала глазами, но быстро сориентировалась и проговорила:
– Выражаю вам свою благодарность…
Я пожал плечами.
– Журналистам скажете, что это Гаврилов застрелил террориста. И вам хорошо, и ему премия. Оружие-то я у него взял…
– Гар-рилов! – проглотив букву «в», рявкнул Тырин так, что у меня чуть перепонки не полопались.
Когда появился мордатый дежурный с волосами, слипшимися от крови, капитан указал на меня:
– Сопроводи его в камеру! – Чуть смягчившись, Тырин обратился ко мне: – От всего отдела выражаем вам благодарность. И приносим извинения за то, что придется еще немного посидеть.
Меня опять заперли. Н-да, все-таки обращение на «вы» не лучшая компенсация. Не успел я додумать мысль, что то ли Бэтмен из меня не очень, то ли менты – твари неблагодарные, как явился Гаврилов уже с забинтованной головой, принес на разделочной доске хлеб, сыр, бледно-розовые кругляши колбасы-варенки, треугольную упаковку кефира и сказал извиняющимся тоном:
– Ты голоден? Вот.
Он просунул угощение под дверь и объяснил:
– Мы договорились между собой и всем говорим правду. Что это не я застрелил преступника, а ты из моего табельного оружия. Меня по голове тюк, я упал, и в отключку. Ты пистолет хвать, ну и все.
Что ж, ожидаемо. На камерах-то зафиксировано если не все, то многое. Табельное оружие в руках постороннего, тем более задержанного – должностное преступление.
– Там журналистов понаприехало – мама родная. И начальства какого только нет. Вроде тебя хотят видеть.
– Кто? Начальство? – насторожился я.
– Журналисты.
– И что мне можно будет рассказывать, кроме того, что вас по голове ударили?
– Правду. Очнулся – гипс. – Он виновато пожал плечами.
Я представил, как будет выглядеть правда из моих уст. Дорогие граждане! Я гость из мира победившего капитализма, которому высшая сущность дала второй шанс и два таланта и переместила сюда… Доктор, куда вы меня ведете? Что это за инъекция?
– Просто иначе… – продолжил оправдываться Гаврилов. – Ну, если всю правду… Табельное оружие, виноват. Но подвиг мне приписывать нечестно.
Моя челюсть с шумом упала на пол. Хотелось переспросить, не ослышался ли – я готов поверить в богиню, в перерождение, в беременную от инопланетян бабку, но не в это.
Мент говорит «нечестно» и отказывается от халявного подвига, а значит, и от премий, звезд на погонах и орденов? Твою мать, что за рафинированный мир? «Не надо мне рассказывать про честного мента, ментов я разных видывал, но честных – никогда». Раки на горе животы надорвали. Земля, икнув, сменила полярность. Они тут все такие? Или только Гаврилова в детстве головой вниз часто роняли?