Несбывшаяся любовь императора
Шрифт:
Уже на пороге Наталья Васильевна рухнула на колени и поползла к Рауху, протягивая ему раскрытый ридикюль, наполненный золотыми монетами и ассигнациями. Любой другой человек, наверное, вытаращил бы глаза, но доктор Раух слишком многое повидал за время своей медицинской практики. Случалось, ради спасения своей жизни люди предлагали ему баснословные состояния, титулы и даже небольшое итальянское княжество. Если бы Раух был столь же блистательным исцелителем, как диагностом, он бы уже не только озолотился, но и повелевал бы миром. Однако он был всего лишь врачом, к тому же не любящим и не умеющим лгать, но не более. Поэтому он не без брезгливости запустил свои длинные
– Спасите меня, спасите… – задыхалась она от рыданий.
– А что, вы ощущаете некие признаки болезни? – спросил Раух, удивляясь такому совпадению. Жена того самого купца! И опять нет счету деньгам. Видимо, она получила хорошее наследство после мужа.
– Нет… Да… Я не знаю… Я боюсь! – твердила Наталья Васильевна, и тогда доктор объявил, что должен произвести тщательный осмотр, а потому просит ее раздеться и позвонить вот в этот колокольчик, чтобы позвать его, когда она будет готова.
Он принимал у себя уже не первую русскую даму и знал, что они, независимо от сословия, до чрезвычайности стыдливы. При слове «раздеться» они, как правило, расстегивали верхнюю пуговицу, а в лучшем случае спускали с плеч платье. Каково же было его изумление, когда он, явившись по звону колокольчика, обнаружил в своем кабинете совершенно голую особу, ну то есть без малейшего признака одежды и белья на ее пухленьком белом теле. Доктор Раух удивился, как же она умудрилась снять с себя все свои дамские штучки, в том числе кринолин и корсет, все это теперь громоздилось на полу.
«Как же она это вновь наденет? – всерьез озадачился он. – Может быть, в карете ждет горничная? Иначе кто зашнурует ей корсет? Или, Боже помилуй, она попросит меня?!»
Раух брезгливо передернулся – он мог прикасаться к женскому телу только в медицинских целях. У него никогда не было жены, он вообще не интересовался женщинами (мужчинами, впрочем, тоже), вопросы пола были для него скучны, а соитие невозможно, ибо тело человеческое – ведь абсолютно здоровых людей нет вообще! – являлось источником таких ужасных заболеваний, что Раух просто опасался заразиться ими при интимном соприкосновении.
Снова окинув кучку одежды на полу взором, в котором читался лишь холодный интерес исследователя, он с облегчением обнаружил, что корсета там нет вовсе – очевидно, сия дама его не носила, а значит, он будет избавлен от унизительной просьбы.
После этого важного открытия доктор начал осмотр и провел его, ощупав даму везде, где только смог дотянуться, скорее для очистки своей медицинской совести, чем ради результата, который был ему известен немедленно, как только дама назвала свое имя.
Наконец осмотр был завершен, Раух велел госпоже Шумиловой одеваться и вышел. Воротясь, он обнаружил, что, оказывается, самостоятельно раздеться женщине гораздо проще, чем одеться. Все на даме сидело вкривь и вкось, волосы растрепались, однако она все равно оставалась очень красивой, и Раух даже порадовался, что ему не придется омрачать эту красоту. Он сообщил Наталье Васильевне, что она совершенно здорова, это во-первых, а во-вторых, что болезнь ее мужа совершенно не заразна, передается только наследственным путем. Ей-то беспокоиться не о чем, но если у нее есть дети, тогда, конечно, они могут быть в опасности.
Несколько мгновений госпожа Шумилова смотрела на доктора остановившимся взглядом, потом ее глаза наполнились слезами, потом слезы высохли, а на лице ее появилось выражение лютой ярости.
– Ах ты немец-перец-колбаса, – прорычала она, – какого ж черта ты меня во всех местах щупал, если заранее знал, что болезнь не заразная?!
Доктор Раух усмехнулся. К «немцу-перцу-колбасе» он уже привык за время своего пребывания в России и не считал это выражение оскорбительным. Ему даже в какой-то мере нравилось звучание этих слов, не то что merde allemande [41] , как его называли некоторые французы, которых он не мог вылечить.
41
Немецкое дерьмо (фр.).
– Почему я провел столь тщательный осмотр? – уточнил Раух. – Но я должен был отработать гонорар.
У нее вдруг сделалось столь хищное выражение лица, что Раух торопливо повернул ключ в ящике секретера, куда были спрятаны деньги, и положил в карман.
– Да ладно, подавись! – Наталья Васильевна махнула рукой. – Главное, что я здоровехонька, а что там кому-то по наследству может передаться, это меня не волнует.
И вдруг она замерла.
– По наследству, говоришь?
Пациентка побледнела так, что доктор Раух понял: она поражена в самое сердце.
– У вас есть дети, мадам? – спросил он с искренним сочувствием, ибо если ему кого-то и было жаль в этом мире, то несчастных невинных малюток, которые получают по наследству от родителей отнюдь не богатство, честное имя и счастливую судьбу, а неизлечимые болезни. – Если да, вы можете не беспокоиться о сыновьях. Болезнь сия принадлежит к числу тех, которые передаются перекрестным путем – от матери к сыну, от отца к дочери. Если же у вас есть дочь, настоятельно рекомендую как можно скорей привести ее ко мне, быть может, мы ее вполне можем успеть предотвратить…
– У меня нет детей, – быстро сказала Наталья Васильевна, – однако у моего мужа была дочь, рожденная, правда, вне брака. О, поверьте, я немедленно уведомлю ее о необходимости лечения! – И она вылетела из кабинета со стремительностью пули.
Надо думать, поспешила уведомлять девицу о ее несчастии, подумал Раух, и порадовался, что сия не слишком-то приятная дама способна на такое горячее сочувствие к несчастной падчерице своей.
По утрам Варя старалась поменьше смотреть в зеркало – страшилась выражения своих глаз: в глубине такая тоска! Словно всю ночь актриса Асенкова не спит, а заглядывает в какие-то бездны преисподние. Там ее будущее… Говорят, все актеры после смерти пойдут в ад. Неужели и Дюр, дорогой друг, добрый и самоотверженный, за всю жизнь и мухи не обидевший, великий труженик, чудесный актер, – неужели и он пойдет в ад?!