Несгибаемый

Белогорский Вячеслав

— Как Левински, продолжающий снова и снова входить в червоточину, – потрясенно пробормотал я.

— Верно. Вот только как раз парадокс Левинского и завершил эту часть эксперимента.

— Возврат во времени?

— Совершенно верно. Нам удалось тогда прервать цепочку создания новых миров. Всего их семь из миллиарда возможных. Семь новых идентичных друг другу, стремящихся к индивидуальности миров, – с некой отстранённостью произнес Алекс, снова садясь в своё кресло.

Он молчал, а мне казалось, что в данный момент лучше подождать, когда он

снова захочет вести диалог. Хотя я отлично понимал, что Алекс обычная программа, не имеющая эмоций. Но было что-то в его молчании человеческое, и я не хотел этому мешать.

— То, что происходило дальше, было похоже на кидание камней в спокойную гладь воды, – снова заговорил Алекс, спустя некоторое время. – Каждый мир стремился выбрать яблоко, а не апельсин. Именно это привело к коллапсу.

На экране появилась другое изображение, больше похожее на генеалогическое дерево. От первичного мира с названием Зеро-орбис шли две линии к ещё двум мирам и от этих двух ещё к четырём. В нижнем левом углу получившегося треугольника стояли два мира – Лэвир-орбис и Нэвир-орбис.

Только теперь, несмотря на схожесть, каждый мир, кроме первичного Зеро-орбиса, был словно поражен болезнью. Я подошёл к экрану, разглядывая планеты и вчитываясь в названия и в их описание. Так называемый день «X» произошёл во всех мирах одновременно: смещение полюсов, образование разлома, извержение вулкана и прочие, и прочие катаклизмы, изменяющие внешний облик планеты.

— А теперь мы замечаем, что все миры вне зависимости от нашего желания пытаются вернуться к первоначальному состоянию, – тихо произнес Алекс, встав за моей спиной.

Я допил остатки кофе и, повернувшись к нему лицом, сказал:

— Ты не ответил на мой вопрос! – делая шаг вперед, в сторону кухонного острова, я решил пройти сквозь, будто не замечаю перед собой голограмму.

Алекс ни капли не смутившись, проигнорировал моё поведение.

— Откуда я знаю твоё имя? – уточнила программа.

— Именно!

Экран снова изменился. Теперь множество картинок транслировали разные эпизоды из моей жизни. Вот я бегу от стражника в Лочлэнде. Вот я разговариваю с ведьмой в её пропахнувшей травами хижине. Вот я спасаю малютку Анику, убегая от старейшины. И далее, и далее.

— Что это? – поражаясь увиденным, спросил я Алекса.

— Это твоя жизнь, Бэл! – ответила программа, пристально глядя мне в глаза.

Я отвернулся, снова рассматривая записи на экране. Странное чувство отрешённости от происходящего охватило меня: я как будто наблюдал за жизнью со стороны. «Твоя матрица, её не существует в этой системе!» – вспомнились слова сущности.

— Кто мои родители? – спросил я Алекса первое, что меня интересовало в данный момент.

Изображение на экране сменилось, показывая медсестру в белом халате, везущую младенца из одной палаты в другую. Вот она остановилась перед стеклянной дверью, ожидая, когда та сама откроется перед ней. Теперь она кладет новорожденного в стеклянный купол, закрывает его и спокойно покидает младенца,

оставляя одного.

В соседней комнате трое мужчин внимательно разглядывают данные, приходящие к ним из стеклянного купола.

— Он не слышит? – спросил первый мужчина.

— Слышит, только не те волны, по которым идет поток, – отвечает ему второй мужчина. – Вернее, он их блокирует самостоятельно.

— Почему? – снова спрашивает первый.

— Ему не нравится файл, – снова ответил второй, глядя на третьего.

Изображение снова сменилось. Мужчина лет пятидесяти бежит по белому коридору, держа на руках рыдающего младенца. Очертания его лица смутно напоминают голограмму, только гораздо старше.

Вот он врывается в темную комнату. Повсюду мигают аварийные лампочки. Голос за кадром просит нарушителя остановиться. Но мужчина продолжает бежать, спотыкаясь о стулья на пути. Его руки дрожат, однако он всё же набирает код на панели управления, и перед ним открывается нужная дверь.

Вот он кладет ребенка в другой стеклянный купол гораздо большего размера и отправляет его в светящуюся воронку. Изображение снова гаснет, сменяясь другими.

Теперь какая-то оборванка просит милостыню с ребенком на руках. Потом ребенка передают в приют, откуда он сбегает в возрасте четырёх лет, прибившись к местной шпане.

Изображение гаснет, и я удивленно смотрю на Алекса.

— Что это значит? – спрашиваю я программу.

— Ты продукт генной инженерии, созданный еще в первичном мире. У тебя нет родителей и не было никогда.

Я молча подошёл к кухонному островку, ставя на стол пустую кружку. В голове путались мысли, и мне никак не удавалось навести в них порядок.

— Зачем всё это? – всё никак не мог понять я.

— Файл «Бэливер»! – ответил Алекс. – Ты — носитель первоначального кода.

— Тот самый файл, что убивает людей, перед этим делая из них овощей?!

Алекс подошёл ближе и даже как-то сочувственно протянул руку, намереваясь похлопать меня по плечу, но вовремя остановился.

— Файл был моей разработкой, – горько произнесла голограмма, – эта работа всей моей жизни.

Я промолчал, стараясь не показывать своих эмоций. Алекс продолжил:

— Файл должен был сделать человека счастливым…

Тут я не выдержал:

— Вы их, словно крыс, бьёте током, заставляя забывать про всё на свете. Про детей, мужей, друзей, родителей в конце концов. Их больше ничего не интересует, только это вечное наслаждение, – зло сказал я.

— Смысл заключался в том, чтобы стимулировать участки мозговой активности во время деятельности, в которой человек был лучшим, был счастлив. То есть музыкант получал наслаждение, играя на скрипке, а врач — вовремя операций.

— А если человеку понравится убивать?

— Нет, Бэливер, всё не так! – возразила программа. – Мы отслеживали способности человека. Делали его жизнь ярче, интереснее. Но что-то пошло не так…

— И что же? – ухмыльнулся я.

— Ты, Бэливер! Ты — сбой программы...