Несгибаемый
Шрифт:
И вообще, народ вокруг все больше с уважением поглядывает. Хм. Или вот с опаской. Обходят сторонкой. А то как же. Слюной брызгать да гадить по мелочи какому-то там новичку – это одно. А вот тому, кто за неполный месяц уже шесть душ загубил, – уже совсем другое. А еще поговаривают, что-то он там с двумя заболотнинскими подручными, на которых пробу негде ставить, не поделил. И ничего, живет себе и в ус не дует.
Хм. А быстро тут новости разлетаются. И это при отсутствии радио. Это насколько же народу тут скучно, если так-то стараются. Хотя… Петр-то уже
– Пастухов! – окликнул его заведующий мастерскими.
– Здравствуйте, Павел Игнатьевич.
– Здравствуй. Сам-то цел?
– Цел, слава богу.
– Вот и ладно. Иван Янович сказывал, что следственную группу ты повезешь.
– Больше вроде как некому, – пожав плечами, без энтузиазма ответил Петр.
– Ты когда в последний раз спал-то?
– Да сутки уж как без сна. Но ничего. Пока держусь.
– Ясно. Иди на проходную, выгони Авдеича на улицу, пусть продышится и косточки разомнет. А сам ложись отдыхать. Когда срок подойдет, тебя поднимут. Не то и сам сгинешь, и людей угробишь.
– Спасибо, Павел Игнатьевич.
– Дядь Петр!
– О, Митька. Как тут у вас дела?
– Нормально все. А у вас как? Не ранило?
– Нет. Обошлось.
– Дядь Петь, а как вы тех бандитов? – Глаза у парнишки горят так, что вот сейчас все бросит и побежит в тайгу искать приключения на свою пятую точку.
– Уж точно не одной левой, – покачал головой Петр. – А вообще, это все со страху.
– Как это? – не поверил юнец.
– А вот так, Митя. Жить захочешь, не так раскорячишься. Ладно, пойду я спать. Мне опять ехать, а я устал как собака.
Оккупировав топчан на проходной, выполняющей и роль сторожки, Петр мгновенно провалился в забытье. Словно в тягучий кисель нырнул. Странное дело, но ему даже сон приснился. Яркий, сочный, красочный и цветной. Вот только что именно ему снилось, не помнил. Да и не выспался, если честно. Поднялся как сомнамбула, голова дурная, гудит и раскалывается.
– А ты тут как? – искренне удивился он, увидев Аксинью.
– Митя прибежал, рассказал.
– А-а-а. Ага. Погоди. Я сейчас, – плохо соображая, как с сильнейшего перепоя, произнес Петр.
Затем разделся по пояс и выскочил на улицу. Найти чистый сугроб в окрестностях мастерских оказалось не так чтобы и просто. Но ему это все же удалось. Растирание холодным снегом подействовало благотворно. Из головы вмиг вылетела вся муть, и Петр сразу же взбодрился. Брр! И замерз. Начало марта ведь только.
Добежал до саней, возле которых уже никто не возился. Мало того, они находились снаружи цеха, готовые сорваться с места. В подтверждение тому котел глухо гудел перегретым паром. А вот везти пока было некого. Полиция еще не прибыла. Ну и ладно. Полез в кабину, достал из вещмешка полотенце и хорошенько растерся.
– Так ты чего прибежала-то, Аксинья? – вернувшись в сторожку
Глупый вопрос. Хотя бы потому, что один из ответов сейчас стоял на столе в виде чугунка, из которого разносился аппетитный запах наваристых щей с мясом. Аксинья вообще хорошо готовила. А если учесть, что Петр уже сутки ничего не ел… Желудок предательски заурчал, требуя непременного к себе внимания.
– Ну как же. Митя сказал, что ты опять в тайгу, с полицией, – явно осматривая его на предмет новых дырок, произнесла женщина.
– Это да, – присаживаясь за стол и запуская в котелок ложку, согласился Петр.
– Вот я и принесла тебе в дорогу снеди. Уж в короб уложила. И на сейчас, горяченького поесть, – опершись подбородком о раскрытую ладонь и наблюдая за жадно жующим Петром, пояснила она.
– Угу. Спасибо. Вовремя.
И впрямь вовремя. Ведь мало того, что желудок благодарно набросился на еду, так еще и в голове заметно посветлело. А это в преддверии предстоящего выезда не менее важно.
Кстати, о выезде. Достал из кармана часы, еще те, что снял с грабителя на улице. Хм. А ведь прошло уже четыре часа.
– Павел Игнатьевич сказал, что полицейские вот-вот подъедут. Его из управы по телефону предупредили, потому и разбудила тебя.
– Ясно. А про Завьялова, часом, ничего не знаешь?
– Только и того, что ты его раненого привез.
– Понятно.
Доев, Петр поднялся, и тут Аксинья не выдержала, прильнула и уткнулась лицом в его грудь. Сразу же раздались приглушенные всхлипывания, в такт им начали вздрагивать плечи, а грудь обдало горячим дыханием даже сквозь рубаху и нательное белье.
Н-да. Вот всю жизнь хотел семью. Хотел, чтобы за него волновались, переживали, да просто ждали. И вот, похоже, нечто подобное обрел. Правда… То-то и оно, что нечто подобное. Потому что… Аксинья хорошая женщина. Петр благодарен ей за все. Но сказать, что он привязался к ней… Нет. Это было бы ложью. Нагадить ей он не сможет, но и сказать, что с ней обрел дом, тоже не мог.
– Ты не подумай, Петрушенка, я все понимаю. Ну кто я тебе? И стара для тебя, и четверо по лавкам. Да только рада до смерти, что цел ты остался. Глафира-то, соседка наша, в больнице сестрой работает. Вернулась с дежурства, говорит, что привезли едва живого купца Завьялова. Я так и обмерла ни жива ни мертва. Уж потом оттаяла, когда Митя прибежал и все рассказал.
– Аксинья…
– Я ничего… Мне ничего… Не надо ничего мне. И ты ничего не должен. Только живи, Петруша. Богом молю, живи. Вот буду знать, что жив, и тому благодарна буду.
Н-да. Ну что тут скажешь. Влюбилась баба. Крепко влюбилась. И Петр тоже хорош. Мог бы и догадаться. Вот как сейчас быть-то? Нет, понятно, что у него и в мыслях не было, что зла он ни ей, ни ее семье не желал. Наоборот, пристроил парня, научил специальности, вон поспособствовал через Павла Игнатьевича, чтобы Мите позволили на вечерние курсы в железнодорожный техникум поступить. А на душе все одно погано. Как будто предал кого.