Несгибаемый
Шрифт:
Приметив место возможной лежки, Петр спустился в лодку и, проплыв немного вниз по течению, причалил к противоположному берегу. Тут была промоина, по которой можно подняться на довольно высокий обрывистый берег. Дальше забрал влево и, добравшись до деревьев, двинулся вдоль кромки.
Умом он понимал, что если на позиции остались сообщники, то они уже давно его срисовали. Как и поняли, чем именно закончилась схватка на берегу. Но с другой стороны, они должны были открыться, вмешавшись в схватку.
Хотя… Бандиты и есть бандиты.
Эти мысли заставили изменить направление движения. Теперь он обходил место лежки по большой дуге, углубившись в лес. Петр все время старался обнаружить следы бандитов. Хм. И не преуспел в этом, явственно осознавая, что этой науке ему еще учиться и учиться. Ну не следопыт он.
Так и не обнаружив следов, но все же прикинув, что сейчас находится примерно напротив стоянки «Карася», Петр двинулся к опушке. Шел медленно и максимально осторожно, четко понимая, что ввязался в драку не на своей территории. А также давая самому себе зарок обязательно отыскать охотника поопытнее, и пусть он его погоняет. До первого снега времени еще хватает. Впрочем, знать зимний лес тоже не помешает. Не сидеть же сиднем в городе. Что он там забыл? Скука смертная. А в тайге соскучиться не успеваешь.
О как. У самого шкура еще не заштопанная, не знает, чем его авантюра с вылазкой обернется, а планов нагородил с большой воз. Главное веселье еще не закончилось, а он уже о предстоящей скуке думает. Вот молодец. Интересно, что там за тумблер у него переключился, когда его забросило в этот мир? Хм. А может, это старческий маразм. Ну, в смысле в детство впал. Угу. В детстве Петр еще тот ухарь был. Только то и спасало, что по закону был не субъектом.
Пока шел, несколько раз останавливался. Вот ведь. Вроде и недалеко, а утомляется, едва сделав пару сотен шагов. Все же контузия дает о себе знать. В памяти всплыли моменты из фильмов, когда из-за контузии лишались слуха, зрения, а то и вовсе становились инвалидами. Это Петр вовремя вспомнил, чего уж там.
А тут еще и кровососущие. Вот же гады! На открытом-то месте их нет. Там и солнышко, и ветерок постоянно задувает. А вот в лесу тихо. Только кроны деревьев шумят, а у земли ни ветерка. И уж тут-то комаров просто тьма. Страшно подумать, что было бы, не наложи Петр себе повязку. Впрочем, и так весело.
А вот и лежка бандитов. Нет тут никого. И, похоже, не было. Трое их. И дело даже не в том, что тут лежат три сидора. Просто даже Петру, неучу в лесной науке, видно, что было тут ровно три человека. Взяли на мушку, стрельнули – и бегом брать, пока тепленькие. А за сидорами и после вернуться можно. Нечего с лишней тяжестью бегать. Главное, взять старателей.
Н-да. Нет,
Немного подумав, сидоры все же прихватил с собой. Закидает камнями вместе с телами. Наверняка ведь придется сюда возвращаться с полицейскими. Так что пусть уж все в одной куче будет. Или нет. Он эти сидоры лучше в Красноярск отвезет и сдаст в полицию. Глядишь, поленятся ехать в такую-то даль.
– Дядь Петр, это ты? – послышался из-за двери приглушенный голос Мити.
Пастухов остановился, даже не начав спускаться по небольшому трапу. Если паренек пришел в себя, то и наган у него наверняка в руке. Так что опознаться – и лишь потом двигаться дальше.
– Я это, Митя. Я. Ты только не стрельни сдуру-то. – Под дверью радостно поскуливает Ляля, но парень, похоже, не обращает на это внимания.
– Не, не стрельну. – И тут же послышался щелчок курка, спускаемого на предохранительный взвод.
– Мить, я тебе Лялю для чего оставил? – заходя в каюту, поинтересовался Петр.
– Для чего? – устало откидываясь на подушку, спросил парень.
– А чтобы она, случись чужой, тревогу подняла. А она небось хвостиком виляла у двери.
– Виляла. Да только…
– Что «только», Митя?
– Так ведь я же видел, как тебе выстрелом голову разорвало в клочки, – облизнув пересохшие губы, начал пояснять Митя. – Подскочил, тогда уж и мне прилетело. Всего и помню, что больно было до жути. А после и вовсе ничего не упомню. А тут слышу, на лодку кто-то залез и ходит. Ну, думаю, тебя убили, а своих тут быть не может.
– А то, что перевязан, не заметил?
– Так, может, они того… Пытать меня захотят, чтобы вызнать, где золото.
– Да что тебя пытать, горе ты мое луковое. Вон оно золото, в уголку, в ящике железном своего часа дожидается. А Лялька?
– Так она меня и смутила. Но подумал, может, ее прикормил кто.
– И наган тебе для верности оставил. Картина маслом, блин. Митя, по голове прилетело вроде бы мне, а не соображаешь ты. Ладно. Пустой разговор. И попреки мои пустые. Хотя если бы стрельнул… Н-да.
– Дядь Петр, а что это было-то? Бандиты?
– Угу. Хунхузы. Трое их было. При японских карабинах и с револьверами. Закидал я их галькой из отвала. Ну что ты так на меня глядишь? Не герой я. Повезло.
Угу. Как же, поверил парнишка. Пришлось рассказать все, как было. Именно что как было. Так чтобы без прикрас, чтобы всю романтику задушить в зародыше. И про блевотину, и про страх, и про безысходность, и о сомнениях, и о боли. И с общим уклоном на то, чтобы держался от всякой лихости подальше.