Несколько дней из жизни следователя (сборник)

Чайковская Ольга Георгиевна

После долгого молчания Ветров произнес:

— Вы основательно покопались в моей биографии. Но почему-то прошли мимо того, что я всегда бескорыстно помогал другим. Спросите в институте, бросил ли когда-нибудь Борис Ветров товарища в трудную минуту? Сколько сил я потратил, занимаясь с Турковым, Геворкяном! Да мало ли?.. — он усмехнулся.— С чего вы взяли, что я мелкая, расчетливая личность?

— Не мелкая,— заметил Гольст.— Планы у вас были серьезные... «Жениться, чтобы сделать карьеру. Сделать карьеру, чтобы иметь независимость и власть. Иметь власть, чтобы иметь деньги»,— процитировал Владимир Георгиевич из дневника Ветрова и закончил его же словами: —

ум кумо!

— А Ольга?—воскликнул Борис.—Какая уж тут карьера? Из самой обыкновенной семьи, скромное положение и достаток...

— Ну, вы думали, что она внебрачная дочь Петрякова, проректора.

— Ерунда! Я с самого начала знал, что это сплетни.

— А вы и не собирались на ней жениться,— спокойно заметил Гольст.

— Вот те на! — изобразил крайнее удивление обвиняемый.— Так зачем же, по-вашему, я все-таки женился на ней?

— Боялись, что она скажет правду.

— Какую?

— О том, что в действительности было в ночь на первое сентября. Вы держали ее при себе, зная: пока она рядом, вы сможете давить на нее. И постоянно напоминали ей: если будут спрашивать, где вы находились в момент выстрелов, чтобы она отвечала, что вместе с ней. Ольга — единственный свидетель, который подтверждал ваше алиби. А теперь доказано, что алиби нет. И все улики и факты свидетельствуют: убийца сестры и родителей — вы.

Ветров вдруг загадочно улыбнулся и твердо произнес:

— Это заблуждение. Вы никогда не добьетесь моего признания в убийстве, — помолчал и добавил: — Никогда!

На последующих допросах Ветров продолжал категорически отрицать свою вину.

Была произведена очная ставка между Борисом и его женой. Следователей поразила наглость, с какой Ветров обвинял жену во лжи, называя ее ревнивой и мстительной. Ольга не выдержала и разрыдалась.

Большинство родных и знакомых Ветрова не могли поверить, что он совершил такое злодеяние. Некоторые считали, что следствие глубоко заблуждается и настоящий убийца или убийцы еще не найдены. По их мнению, Борис заслуживал не ареста, а отдыха где-нибудь-в санатории или на курорте после потрясения. Но были и такие, которых не удивило, что Ветров совершил столь тяжкое преступление. Один из бывших друзей Бориса, одноклассник, видел, как Ветров-подросток зверски убил в лесу бродячую собачонку. После этого их дружбе с Борисом пришел конец.

И вообще выяснилось, что садистские наклонности в обвиняемом замечали давно. И не только по отношению к животным. Например, Ветрову доставляло удовольствие, когда люди испытывали перед ним страх. Он мог навести на человека заряженное ружье и смеялся, если это кого-то пугало. А однажды даже выстрелил поверх головы знакомой девушки.

С детского возраста Борис коллекционировал ножи, трофейные штыки, имел духовое, а потом мелкокалиберное и охотничье ружья. Как ни странно, увлечение сына холодным и огнестрельным оружием не вызывало у его родителей беспокойства. Более того, к совершеннолетию отец подарил ему охотничий нож и тульскую одностволку для охоты.

Когда Гольст на одном из допросов привел Ветрову примеры его жестокости, тот заявил:

— Насчет моих якобы агрессивных проявлений — вранье. А увлечение оружием естественно. Все пацаны в детстве играют в войну, в охотников. В этом нет ничего ненормального, порочного. Зачем тогда существует «Зарница»? Ну, военная игра у подростков?..

Сколько обвиняемый ни упорствовал, Владимир Георгиевич чувствовал: под натиском улик и фактов, приводимых следствием в доказательство его вины, у Бориса все меньше и меньше аргументов

для защиты. На одном из допросов он наконец сознался, что в момент выстрелов действительно находился в большой комнате, а не с Ольгой. Но тут же выдвинул версию, что его родителей убила... Каменева.

Допрос следовал за допросом. Почти ежедневно. Их проводили, сменяя друг друга, Гольст и Ворожищев.

Однажды среди ночи раздался звонок в гостиничном номере, который занимал Владимир Георгиевич. Начальник следственного изолятора взволнованно сообщил:

— Товарищ Гольст, у нас ЧП. Ветров пытался задушить своего сокамерника. Мы поместили его в одиночную камеру. Там он покушался на самоубийство...

— Каким образом? — спросил следователь. У заключенных под стражу в обязательном порядке отбирались все предметы, могущие послужить орудием убийства или самоубийства.

— Пытался повеситься. Разорвал тюфячный чехол и сделал из него петлю. Надзиратель увидел его уже висящим. Сейчас он в тюремной больнице.

— Жизнь его вне опасности?

— Приняли, естественно, меры...

После этого звонка Владимир Георгиевич так и не смог больше заснуть. Еле дождавшись рассвета, он тут же отправился в следственный изолятор. На месте узнал подробности ночного происшествия.

Оказалось, что на своего сокамерника Ветров набросился совершенно неожиданно, когда он лег спать. Хорошо, что тот обладал могучей физической силой и сумел справиться с Ветровым. А попытку самоубийства Борис совершил так: конец веревки из тюфячного чехла привязал к оконной решетке, встал на парашу, просунул голову в петлю и отшвырнул парашу ногой.

После случая с сокамерником надзиратель получил указание особо внимательно наблюдать за Ветровым, поэтому заглядывал в его камеру через глазок в двери чуть ли не каждые пять минут. И заметил висящего Ветрова буквально через несколько секунд после того, как он оттолкнул ногой парашу. Хотя Борис уже успел потерять сознание, но принятые меры устранили угрозу его жизни и здоровью.

Гольст пытался понять, чем вызвано такое поведение подследственного, в частности попытка самоубийства. Что это? Мучает совершенное? Сдали нервы? Но как расценить тогда покушение на сокамерника? Может, между ними произошла ссора? Однако начальник изолятора, беседовавший с сокамерником Ветрова, сказал, что у них не было никаких трений. Все это Гольст намеревался выяснить на ближайшем допросе Ветрова.

Он вызвал его на следующий день, предварительно поговорив с тюремным врачом. Тот заверил следователя, что состояние подследственного удовлетворительное и его можно допрашивать.

Вид Бориса несколько удивил Гольста. И причиной тому были не синяки и ссадины, оставшиеся в результате борьбы с сокамерником. Выражение лица — вот что поразило следователя.

У Ветрова был какой-то отрешенный взгляд, спокойный и даже блаженный. Владимир Георгиевич еще не успел задать ему ни одного вопроса из приготовленных заранее, как Ветров заявил:

— Ларису и родителей убил я.

Это признание было настолько неожиданным, что Гольст в первое мгновение даже растерялся. Но быстро справился с собой, включил магнитофон и попросил:

— Пожалуйста, изложите все по порядку. Когда у вас возникло намерение убить своих близких? Почему? Как вы это сделали?

«Это ж надо, — все еще не мог успокоиться Гольст. — Столько времени бились с ним, и вдруг...»

Неожиданность, с какой обвиняемый решил признаться, все-таки насторожила следователя. Что-то подсказывало ему: надо ждать какого-нибудь сюрприза.