Несколько жутких историй
Шрифт:
Тюк-тюк, тюк, тюк-тюк-тюк…
«Давай, – сказала себе Лида. – Чего ты ждёшь? Пока не заснула и не увидела опять страшный сон, повернись. Убедись, постель рядом с тобой пуста… Ведь всё так ясно, так до смешного просто…»
Но Лида не засмеялась. Ей было страшно. Так страшно, как никогда в жизни.
Тюк-тюк-тюк… тюк-тюк…
Вместо того, чтобы повернуться, она ухватилась за край постели и стала медленно подтягивать одну ногу к животу, а вторую распрямила. Хоть тело и утратило чувствительность от долгого лежания в одной позе, Лида всей кожей ощутила, как шевелится одеяло.
«Конечно! Там же ничего нет, – внушала себе Лида. – Не может быть. Ничего… Никого…»
Она не спрыгнула с постели – скорее, выбросила себя из-под одеяла, как камень из катапульты. Вырвалась из тёплой, пропитанной страхом тьмы в другую тьму, холодную и тоже пропитанную страхом: в тускло подсвеченную уличными фонарями спальню.
Теперь уже нельзя было успокоиться самовнушением. Слишком отчётливо она почувствовала, как чья-то рука безвольно соскальзывает с плеча. Лида схватилась за дверную ручку.
Тело вибрировало от ужаса и требовало бежать не оглядываясь. Инстинкт, оставшийся от первобытных времён. Не рассуждай, беги – и передай в наследство другим поколениям тот же властный приказ инстинктов. Опасность – беги! Страх – беги!
Однако с первобытных времён что-то успело измениться. Притупиться, ослабнуть. Не слыша позади ни звука, Лида, уже вцепившись в дверную ручку, замерла. И медленно обернулась.
Она должна знать…
Разворошённая постель, подушка с вмятиной от её головы. Груда одеяла. На подушке что-то лежит. Что-то, торчащее из-под одеяла. Лида была уверена, что это рука. Но уверенность быстро испарилась. Было слишком темно. Глаз выхватывал только резко очерченные контуры. Остался в постели кто-то или нет – не разобрать.
«Включи свет, – сказала себе Лида. – Дура, просто включи свет. Всё станет ясно».
Вместо этого она мягко, чтобы не клацнуло в замке, повернула ручку и выскользнула из спальни. Слишком страшно.
Пол коридора всё так же был подсвечен полоской из-под двери зала. Отчётливо слышался торопливый стук клавиатуры. На губах Лиды заиграла невольная улыбка. Так Алексей печатает, когда всё в голове сложилось. Дело движется к концу, и он торопится закончить. Лида пересекла коридор и тихо нажала на ручку зальной двери.
Сейчас перестанет быть страшно. Сейчас Алексей успокоит её, скажет, что она глупенькая, спросонья навыдумывала себе ужасов. И это будет правдой, потому что, в самом деле, не может быть так, чтобы кто-то неслышно прошёл в их квартиру, лёг вместо Алексея в постель и просто лежал…
В зале царил всё тот же холодный сумрак, наполненный стуком клавиш. Фигура Алексея так же чётко рисовалась на фоне монитора. Всхлипнув от облегчения, Лида подбежала к нему и схватила за плечо.
И замерла.
Было так, словно её пальцы легли на статую. Алексей был неподвижен и твёрд, как гранит. Или, скорее, как лёд. Точно весь холод мира исходил именно от него. И спортивная куртка с капюшоном скользила по нему, точно была наброшена на ледяную поверхность.
Лида не знала, сколько времени простояла, чувствуя, как стынут пальцы, и не решаясь даже закричать, хотя слепой крик ужаса так
А потом тот, кто сидел на месте Алексея, повернулся.
Лучше бы он этого не делал. Лучше бы Лида всю ночь простояла, обмирая от страха и холода.
Из-под капюшона на неё глянула синевато-белая личина, отдалённо похожая на лицо Алексея. Но даже не это окончательно сломило Лиду и заставило её с воем метаться по квартире, натыкаясь на мебель и не находя выхода.
Почему-то самым отвратительным для её потрясённого сознания стало то, что тот сводящий с ума звук, с которого всё началось, оказался вовсе не стуком клавиш.
Это стучали мерзко, как от озноба, пляшущие зубы существа.
Расчёска
На улице ещё стояла тьма. Свет люстры в спальне с большой кроватью казался слишком ярким и холодным.
Фирс подошёл к окну, отыскал взглядом свою машину и нажал кнопку на брелоке. Убедившись, что мотор включился и начал прогреваться, он вернулся к трельяжу. Трельяж, как и вся обстановка, был золочёным, вычурным, словно мечтал, что когда-нибудь его блеск и красоту оценят и увезут его в Версаль.
Фирс пригладил редеющие волосы расчёской и стал надевать хрустящую от свежести рубашку.
–Позволь кое-что сказать тебе, котёнок, – начал он. – Я уже давно в этом бизнесе. Ты ещё ходила в пятый класс, когда я продал свою первую квартиру. Я продавал все виды недвижимости, какие только существуют. Загаженные квартиры, выкупленные за долги. Ветхие избёнки на окраине, в которых выросли, самое меньшее, по пять поколений. Я спекулировал с жилплощадью в новостройках. Хотя там трудно протиснуться к кормушке, и вообще, всё слишком ненадёжно, так что я не стал переходить дорогу важным людям. Урвал кусок по случаю и мирно воцарился на рынке вторичного жилья. Знаешь, как говорят? – спросил он и обернулся, застёгивая манжету. – Лучше быть первым парнем на селе, чем лохом в городе. Слышала такую поговорку?
–Да, Коля… – кивнула Марина.
Она сидела в халатике на голое тело на только что заправленной постели и смотрела, как муж собирается на работу. Про себя она называла его только Фирсом. И почему-то, даже спустя полтора года, не могла привыкнуть, что сама носит ту же фамилию.
–Так вот, – вновь поворачиваясь к зеркалу, продолжил Фирс. – Через мои руки прошли десятки квартир. В этих квартирах творились разное. Я и сам многого не знаю, но могу назвать, по меньшей мере, два адреса, на которых происходили убийства – это только в последние десять лет. В одной погиб от удара током парень, который собирался жениться через несколько дней. Могу припомнить библиотекаршу чуть за сорок лет, умершую от рака. Разнорабочего, который умер в больнице от ожогов. Он обварился кипятком, когда был дома один, и некому было вовремя вызвать «скорую». Ещё в одной квартире девчонка вскрыла себе вены, не знаю почему, вроде бы её затравили в «Контакте». И не счесть, сколько в моих квартирах скончалось стариков. Полагаю, по естественным причинам. По крайней мере, мне не доводилось слышать о чём-то ином. Но, знаешь, смерть есть смерть…