Шрифт:
I. Стимпанк
I.
Железа истекает кровь, роднясь с землёю,
как симбионт одаривает брата или сестру, —
пусть ядовитым, – благом,
однако заячьи следы идут в обход.
И прорастает сквозь корабль земля побегами, —
острей железа нежные навершия травы,
пронижут рёбра, разнимут теменные швы,
фаланг низанье
Как не было лягавой многоногой тьмы,
волною мутной подмывавшей берега,
загромождавшей небеса и рассыпавшейся —
свет потаённый рыскавшей,
едва дыша на сворке алчбы,
такой, что ощеряет рот.
Спать на закат.
II. Левиафан
Левиафан заглатывает царства,
из уст его исходят голоса,
и распуская косы из узла
иная думает —
что ж чайкам нет покою?
Морским коньком преодолев прибой
со стороны наветренной приходит
её любовник, наверное, —
смеясь, не размыкая губ.
Откуда знать ей,
что взглядом долгим,
невольностию схожим
с орбитою Луны
его приветит
другой? —
там, за калиткой
повстречается ему
раз и вдругорядь
различать слова
наученный своею роковой звездой,
заснёт однажды в узле из водорослей,
под колыбельные которые поёт
армагеддон, – стучась и здесь и там
в дома, в которых наступает тишина, —
и не услышит нежную свирель —
по эту сторону,
свирель в руках дружка, —
ведь тот сбивался с шага
замечая
его немое
согласие.
Теряя голову,
её выносят с жалобной улыбкой
прижав к себе, перед собою,
грудь пачкая густою вязкой кровью.
III.
Никого не звать,
позволить обвалиться,
обрушиться,
не предугадывать
и выходить,
и отворачиваться,
закрывать глаза,
тогда же —
в момент свершения,
когда мирок встряхнут.
Дать чайной ложке со стола упасть
оставить след от кружки
небрежностью потворствуя
забвенью мест вещами.
Оставляя им вместо исполнения прямого долга —
обмениваться знаками,
передвигаться —
в грехе неподчиненья утолять вину,
которая доводит их до трещин,
закручивает штопором, мутнит —
куда воткнётся —
кракелы бегут
оттуда в стороны.
Весна, как память узнаванья открывает
утерянные цвет и запах,
тела, которые есть тени
да пыль,
метённая случайным ветерком —
в случайное соседство.
IV.
Кто выпущен, кто вырвался —
внезапно, в никуда и ниоткуда —
и голубиные крыла,
и рокот сердца,
боязнь замкнутого пространства,
как движущая сила вещих снов, —
которые
показывают
покинутое ложе моря,
сады камней за отступленьем ледников,
неведомые чуда,
открытые выветриваньем скал.
И железнодорожные пути,
которых рельсы
выпрастываются на поверхность
из сети корней
и из-под гравия,
и песка,
и земли,
и брусчатки,
и обрываются,
спустя немного времени,
уйдя вновь в землю, —
идя по ним —
никуда не приходишь,
потому что остаёшься
без проводника.
V. Без никого
Докучные обои,
небрежный бледный свет
смежает веки.
Дома пусты,
в них не погашен свет —
зияют окна, тусклы.
Озноб, позёмка,
ломкая трава черна,
и снега языки
на тропках там и сям —
во всякий день всегда одно
и пыль.
Вдруг в отдаленьи
тёмное пятно,
и движется,
и оставляет след
правдоподобное,
как задушевный
кошмар больного.
Он узкоплеч, сутул
и не найти кольца,
которое не потеряют пальцы,
кольцо ребёнка будет велико.
Шуршанье крыл
в разрыве облаков.
VI. Король рыболов
Иллюминаторы погасли,
и заливает тьма
очи судёнышка,
и скрепы вскрикивают,
отводя объятие забвения —
ведь и письмо сминая,
забываешь почерк.
Объятия – разлезшийся шезлонг
гамак, который кое-как подвешен,
провал без дна,
заведомо так цепок!
Идти просёлком в памяти держа, то, как она,
которой торопиться нет резона, из-под болтов обшивки
сочится и повисает каплями, – свинец,
расплавленный, в пожаре, утекает с крыши,