Шрифт:
Сон: думала украсть в букинистической лавке (черные стены и светло-деревянные стеллажи) очень старую книжицу в переплете-панцире. Помню его как биологически-неровный прямоугольник и находящих друг на друга пластин, кажется с застежкою. Называлась она Платочек – стихи придворной дамы 16 века, обращенные к недосягаемому предмету. Название указывало на то, что книжица, – как бы рукописная (но достаточно было бы открыть её, чтобы убедиться в обратном), – принадлежала к роду интимнейших обиходных предметов,
Не унывай
Невидимый и босой, то один мысок терзая, а то другой, наедине, наедине, наедине, прибегнув к безсловесной речи с её интонациями, которые никак не воспроизвести вслух, не выказав себя читателем какой-нибудь «Книги заклинаний для прогулок в дождливую погоду в саду» и прочих безполезных руководств к действию, либо бездействию, и, – конечно, – неудачником, там где лежит сфера совершённых деяний.
***
Не унывай над белизной листа, —
её скорее обрати в слова, —
для почтальона здесь работы нет
…и не будет.
Ветер помнит, где звезда
Забывай, скользи по кругу —
наполняя паруса,
ветер помнит,
где звезда.
Вилочковая косточка, ломается у основания, – так велики разъединяющие силы, – отодвинувшись за горизонт, выбьешь табурет из-под ног у висельника, – развилка сделается только двумя дорогами.
***
Кровь не молчит, как старое письмо, как сон упрямый, – за ночью ночь, за ночью, за полночь, – и под ноги нарочно не глядишь, и знаешь, – в метро спускаясь, проходя двором, штанины подвернув, в ручей вступая, – несомненно – для тебя, – напитанная солью земля.
***
И милосердный листопад,
за годом год,
за годом год,
за годом
Последние часы
Выдох перекопанной земли, забытые не срезанными астры. Последние часы, чтоб выйти, томясь предчувствием. Палец наколов веретеном, ждёшь, чтобы с шага сбилось сознание, – не ровен час, заснёшь на лавке в парке.
***
Перегоны в обход жилья, на полях круги
под светом пристальным проступят уже к утру, —
печати небесных эшелонов, оставленные,
как и всякий след
в пыли и небрежении, —
покуда из дому никто ни шагу, и разве между штор
взгляд меланхолиею заражённый глянет
на эшелоны
небесные,
быстрее берегов.
С обочины заглядывать в истёртые ветрами небеса,
у сердца выносив паролем перестук колёс —
известно,
не в с'aмом сердце
душа.
Закрытый горизонт
Сворачивает уличка, едва покажется, что выпустить готова —
ведёт, как бы закрыв ладонями глаза – не издали махнёт,
но постоянно рядом, – как бы сама не знает, где свернёт,
а то и раздвоится, – чтобы вновь сойтись? —
и снова привести к развилке? —
всё рядом, – то умчится
недалеко вперёд,
то тронет за плечо из-за спины,
заставив обернуться, то взойдёт
повыше, – указав
на спуск пологий,
в который,
как в распадок,
покатишься,
то на вершину сферы
заманит,
но и спрячется сама
Покинуть такелаж
Дать пылью хрупкой гулкой пустоте осесть,
завесить мебель и светильники,
те мелочи, которые не уберутся с глаз,
попрятать,
не слишком призадумавшись над тем,
чтобы не допустить горчайших расставаний, —
всё это до поры, как до поры и —
выпустить из пальцев нить,
тугую, как натянутая снасть,
покинуть такелаж,
как покидает своё жилище рак,
выходит из покровов
цикада.
***
Заперев на ключ, оставить до поры из глины
горшочки, пару рукавиц и прочее – да! – мимо
не проходить за делом или без дела,
других одежд и книг принять
объятия —
найти закладки и в карманах мелочь
какой в ходу уж нет
***
Сезонный перелёт.
Чему довериться?
Чему довериться, когда столь многое – ложь и небыль? Когда шёлковая мягкость небес – ложь, непознаваемая чрез посредство пальцев, когда не завернуться в рдяной покров перед заутреней, чтоб выглянуть в окно, когда облачные крепости не распахнут ворот и не опустят мосты, впуская путника, прибравшего с собою зонт – не зная как правильно одеться?
***
Перо, черпавшее небесный синевы пригоршни и найденное в парке, обёрнутое ныне валиком волос, принять свидетельством без доказательств, знать – так же, безусловно, как знают, что ночью с кровати ноги лучше не спускать.
Когда-нибудь зимой
Когда-нибудь зимой, когда в полях
разсыпавшися цепью бродят птицы,
и в глубину ушла хитиновая рать,
и колокол далёко слышен, —
волнуя сердце, корабликом
дрейфующее сквозь
пещерные озёра дома
души во тьме и в тишине, —
предвестием касаяся лодыжек
вдруг мимо, словно выдох,
словно вдох, усаженное иглами,
скользнёт незнаемое что-то, —
так вечером отходят все ко сну,
малознакомые,
в своём жилище каждый,
неуспокоенные, —
за осенью вослед
подходит час, в котором пух
небесный не укроет дол.
***
Обманутый молчишь.
Сухие листья шаркают по сухому асфальту и трутся между собою – сухие, поспешные звуки. Какое-то дерево сбрасывает плоды – золотистые как бы выцветшие лопасти, и они решительнее прочих, отданных сию минуту здесь за окном на волю ветра, стремятся к земле, вращаясь вокруг оси, закреплённой в одном из краешков.