Неслучайная мама для дочки миллионера
Шрифт:
Лохматая нянька отвернута спиной и хозяйничает у плиты, демонстративно скребет поварешкой по кастрюле, чтобы мы все поняли, как она рассержена.
– Неприятного аппетита, Богдан Александрович.
– Лерка! – хором голосят родственники.
Восхитительно. Поведенческая линия родителей мне знакома и скучна до изжоги. Я уже привык, что люди трепещут, склоняют головы и долго обдумывают слова, перед тем как начать диалог.
Но Майская переигрывает. Вообще, я терпелив и до недавних пор вывести меня из равновесия практически никому не удавалось, но Валерия Михайловна
Специально берет ложку, дышит на нее, а потом полирует краем своей футболки, загребает сметану и неаккуратно плюхает мне в тарелку. Бросает вызов, прожигая глазами точно хитрая лиса. Меня это злит и одновременно заводит, а родители притихли с багровыми лицами.
– Извините, Богдан Александрович, обычно Лера у нас кроткая и спокойная.
– Я знаю.
– В отличие от няньки я соблюдаю этикет, насаживаю на прибор… тесто… или… - А это что?
Валерия опирается на кухонную тумбу и скрещивает руки на груди.
– Вареники с картошкой и шкварками.
В силу образования мне известно понятие – кварки. Но это из раздела физики и к вареникам никакого отношения не имеет. Наверное, послышалось.
– Шкварками?
– Да. Перетопленное сало. Между прочим, очень вкусно, гораздо вкуснее лягушачьих лапок, которые подают в вашем доме. Попробуйте! – давит, давит на меня Майская. – Вот этими ручками лепила. Сама!
– Похвально.
Запускаю угощение в рот, а родители дыхание затаили. Волнуются. Но… черт побери, это действительно вкусно. Жирно, конечно, и с холестерином, однако, мои рецепторы сейчас почти на грани блаженства.
Время близится к четырем. Мы с родителями ведем непринужденную беседу и пьем чай. Валерия как на иголках не желая садиться с нами, моет посуду. Переставляет с места на место перечницу, боится возможных откровений матери.
– Спасибо за ужин, Валерия Михайловна.
Нянька на меня обижается и это очевидно. Признаюсь, я тоже поступил не как джентльмен, но ее грехи куда больше.
Ольга Ивановна тяжко поднимается и приглашает меня на “мягкое”. Мы проходим в единственную комнату, и пока женщина отвлекается и шарит на полках, Михаил Петрович торопливо сворачивает постельное белье с дивана.
Валерия задерживается на кухне, а ее мать достает толстый фотоальбом и любезно предлагает ознакомиться. Кладет его мне на колени, усаживается рядом.
– Взгляните Богдан Александрович, здесь мы с мужем молодые, - тычет пальцем в черно-белую фотографию. – Тут у нас свадьба. А это выписка из роддома. – С теплом пролистывает страницу. – Вот Лерочка наша. Умница девочка, красавица, таких еще поискать. Да?
– Безусловно.
– Тут ей годик.
Поразительно, что становится не по себе. Милое фото и тоже черно-белое, но у меня невольно округляются глаза. Чувствую, как волосы встают дыбом. Ведь со снимка, сидя на горшке мне улыбается Александра. Один в один.
Я стараюсь держаться и прячу эмоции, Валерию замечаю. Девушка возвращается к нам.
– Мама, зачем ты ему показываешь мои детские фотографии? – она снова ругается, останавливается подле меня, наклоняется, хочет забрать альбом. Секунда-две и я ощущаю что-то
Тихонько пищит, а после валится на пол.
Глава 17.
Лера.
– Ой, гооореее-то какое!..Господь, да за что ты так с нами. Под старость лет одних оставил, кровиночку забрал! Ооой…
Я слышу, как причитает мама…
– Да уймитесь вы, Ольга Ивановна, жива ваша дочь.
Твердо и четко командует Богдан…
– Это все потому, что она мало ест! А я говорил, говорил, чтоб не гналась за модой. Анарексичка!
Впервые за много лет ругается отец.
– Отойдите от нее, Валерии нужно больше воздуха. Откройте окно, принесите стакан воды.
– Точно не померла?
– Уверяю вас, Ольга Ивановна.
Сознанием я с ними, но тело до сих пор в параличе. По скрипу понимаю, что лежу на диване, кажется, кто-то сел рядом. Не могу распахнуть веки или пошевелиться, зато чувствую мягкое прикосновение к своей щеке, как пером легкое. В ноздри пробирается аромат. Самый приятный из тех, что знаю. Когда-то за него я была готова продать душу Дьяволу, и делала все, чтобы хозяин этого запаха обратил на меня внимание. Я подарила ему себя и была вышвырнута из дома, а сейчас…
– Посмотри на меня, Валерия. Девочка, милая, пожалуйста, открой глаза.
По звукам я догадываюсь, что мы на малое время остались с Богданом вдвоем. Он взволнован, это слышится по голосу. Вроде у меня получилось нахмуриться, но и это действо оказывается неимоверно тяжелым.
Вскоре комната опять отражает охи родителей, они до жути напугались, а им нельзя – возраст. Только ради них я собираюсь с силами, предельно напрягаюсь и, наконец, распахиваю глаза. Вижу светлый потолок и размытый образ Царёва, склонившегося надо мной. Поворачиваю голову – остолбеневшие родители. Мама держит стакан воды.
Под звенящую тишину дергаю пальцами на ногах и руках, постепенно в тело возвращается чувствительность. И я подтягиваюсь на локтях, плавно сажусь, опускаю ноги на пол, но опоры, будто не существует. Вместо нее, трясина вязкая.
Богдан и родители молчат, наблюдают, как я шатко поднимаюсь, растопыриваю руки и плетусь из комнаты в кухню. Все словно в тумане, в голове шумит и пульсирует, напарываюсь на угол стола. Взор двоится и охвачен дурманом. Я ничего не забыла...
Прямо как есть миную коридор и толкаю дверь, выхожу в подъезд. Автоматический свет загорается и я, придерживаясь за перила, вяло шаркаю носками по ступенькам.
– Валерия, куда собралась?
Строгий тон Царёва простреливает в самое сердце, Богдан спешит за мной. Его шаги раздаются все ближе и ближе, и меня будто прошибает током, когда мужчина оказывается рядом, крепко обхватывает со спины.
Мутная завеса тут же слетает, оставляя после себя лишь огненное пламя, пожирающее изнутри душу. Ступор меняется на возбуждение и бешеную тахикардию, сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
– Не трогай меня! Убери руки, пусти!
Взвинчиваюсь, пытаюсь оттолкнуть, брыкаюсь, но Царёв сильнее.