Неслучайная встреча (сборник)

Райт Лариса

– Но почему? – раздалось ей вслед.

Лиза ничего не ответила. Через несколько минут, как и собиралась, девушка уже подходила к театру.

– Привет, – поздоровалась она с тетей. – На что идем?

– «Сон Гафта…» Говорят, сильная и довольно грустная вещь. Постановка Виктюка, стихи самого Гафта. Я же тебе говорила, он сам играет главную роль, а с ним в паре Филиппенко. Спектакль, конечно, нелегкий. Речь пойдет о фигуре Сталина. Что ты об этом думаешь?

Что Лиза думала? Она думала, что где-то слышала фамилии Гафта, Виктюка и Филиппенко, и, наверное, даже видела их в кино. Она думала, что фамилия Сталина ей, безусловно, знакома, но сама личность представляется бесконечно

далекой, а потому мало интересной. А еще она думала о том, что больше никаких грустных снов ей видеть не хочется. Ведь один она только что посмотрела.

– Знаешь, – она протянула тете букет цветов, – иди лучше одна.

– Как? А ты?

– Я пойду погуляю. Встретимся после спектакля.

– Но почему?

Тете, в отличие от Алексея, Лиза не могла не ответить, хотя ответ, так же как и вопрос, был в этом случае одинаковым:

– Хочу познакомиться с Москвой поближе.

– Сейчас? У тебя еще будет полно времени!

Но Лиза лишь отрицательно покачала головой. Она теперь имела все основания в этом сомневаться. Улыбаясь, девушка спустилась по ступенькам и шагнула в серое облако города.

Десятое королевство

У датской королевы Маргрете Александрин было двое детей и одно королевство. У Маргариты Александровой двоих детей пока не имелось, зато было девять королевств. В первом заправляла властная, дородная Зойка с давно свалявшимся от постоянного лежания перманентом. Из-за плотно закрытой двери то и дело раздавались ее басовитые, сердитые команды:

– Окно затвори! Просквозит.

– На шоколад не налягайте!

– Включи свет! Глаза испортишь.

Вновь поступившие обычно уныло отмахивались, начинали возражать:

– Не все ли равно, когда отправиться на тот свет: месяцем раньше, месяцем позже.

– Я здесь уже год, – торжественно объявляла Зойка, и ее тут же начинали уважительно слушаться.

Второе королевство было в подчинении у тихого, седовласого, иссушенного непроходящей изжогой и последней стадией рака Ивана Трофимыча. Заядлый шахматист, он даже строением своим напоминал фигуру коня и казалось, что ходунки он передвигает по коридору гэобразными прыжками.

– А вам, батенька, предлагаю ничью, – сообщал он Маргарите, покряхтывая в редкие усы, не обращая внимания на смешки вновь прибывших, пока не знающих, что шахматы Трофимыч считает процессом, доступным исключительно для продвинутого мужского ума, и отказываться от своих убеждений не собирается, несмотря на фантастические успехи неожиданной соперницы.

При желании Маргарита могла бы «сделать» Трофимыча за несколько ходов, но никогда себе этого не позволяла. Кто лучше врачей знает: положительные эмоции – залог успешного лечения. А проигрыш даме вряд ли доставит старику радость.

В третьем королевстве главным признавали мужа пока еще упитанной и даже розовощекой Лялечки. Все дружно объясняли этот цвет лица неимоверным количеством поглощаемых мандаринов, которые ежедневно килограммами доставлял «ее зайчик». Зайчик влетал в палату, щеки жены становились еще румянее то ли от радости, то ли от гнева на нескрываемое оживление всех без исключения молоденьких соседок. Даже Маргарита поймала себя на том, что перед входом в палату Лялечки тщательно смотрится в зеркало и, как ни старается, не может сдержать улыбки, когда высокая, широкоплечая, мускулистая смесь Хавьера Бардема и Антонио Бандераса ей рапортует глубоким баритоном:

– Добрый день, Маргарита Владимировна, бойцы к осмотру готовы, настроение боевое.

И от его уверенного голоса казалось Маргарите, что лежащие в палате женщины на самом деле и выглядят лучше, и чувствуют себя

если не на все сто, то хотя бы на девяносто девять. Только вот результаты анализов и написанные в картах диагнозы бодрый голос изменить, к сожалению, не мог.

В четвертом и пятом руководство менялось еженедельно. Это были пристанища счастливчиков или везунчиков, которые могли себе позволить отложить поход к нотариусу и составлять планы на лето. Здесь размещались «добряки», которых Маргарита особо запоминать не трудилась. Она знала о каждом то, что должен знать оперирующий хирург: справа у окна – полип… слева – киста… возле двери – лифома. Анестезия, пара часов без сознания, десять дней реабилитации – и вперед в старую жизнь с тем грузом испуга, который непременно со временем сотрется из памяти.

В шестом и седьмом лежали «химики». Посещения этих королевств давались Маргарите тяжелее всего. В них почти полная безнадега тех, кто приезжал на облучение в четвертый или пятый раз, соседствовала с оптимизмом тех, кто проходил эту тяжелую процедуру впервые и свято верил, что с ее окончанием можно навсегда забыть о болезни. Они имели право на это рассчитывать. Более того, только так и должны были думать. Маргарита сама внушала эти мысли всем и каждому, поэтому и невыносимо видеть возвращающихся сюда снова и снова и слушающих с тоскливым немым укором ее слова о грядущей непременной победе, обращенные к новичкам.

Конечно, держать «химиков» и «вялотекущих», как Зойка, в хирургии не полагалось, но что ж поделать, если в государстве только устанавливаются догмы, а о возможности их выполнения никто не задумывается. Решил господин хороший лет эдак тридцать назад построить больницу и особо не мудрствовал: выделил каждому отделению по этажу и счел вопрос решенным. В принципе, был не так уж не прав. Если больница обычная, районная, так и одного этажа для хирургии может оказаться мало. В экстренных случаях часто не обходится без операции. Но когда речь идет о профильном медицинском учреждении, тем более о таком, в котором страшное слово «рак» стало обыденным, каждому нормальному человеку очевидно, что терапия здесь должна господствовать над всем остальным. Оперируют людей несколько часов, а лежат они тут месяцами. Но это касается нормальных людей, а ответственные кричат: «Не положено по санитарным нормам! Не соответствует проекту! Никаких перестановок! По отделению на этаж!»

Так и получилось, что в ведении Маргариты, кроме своих палат, оказались еще и четыре чужие. Руководили ими терапевты, но из-за большой загруженности нередко просили заведующую хирургией заглянуть и проведать своих больных. Маргарита никогда не отказывалась, потому что сама чужими эти палаты не считала и старалась, как могла, относиться с одинаковым вниманием и к прооперированным накануне пациентам хирургии, и к почти прописавшимся на больничной койке терапевтическим. Все-таки королевство не может быть важным или не очень. Королевство есть королевство.

Хотя восьмое она все-таки выделяла.

Восьмое было ее епархией. В строгой, стерильной операционной заведующая хирургическим отделением превращалась из мягкой, ласковой женщины в человека, чуждого всяким сантиментам. В этих стенах уместным было только дело, а волю чувствам Маргарита здесь никогда не давала и подчиненным этого не позволяла. Ежедневно в операционной слушали ее четкие указания и выполняли поручения, не охая и не стеная над почти безнадежными больными, а заряжаясь уверенностью заведующей в том, что «Врачи, хоть и не боги, но тоже кое-что умеют». Маргарита часто произносила эту фразу, успокаивая и обнадеживая больных, хотя сама считала, что врачи – существа гораздо более ценные, чем боги.