Неслучайные люди
Шрифт:
– Как самочувствие в целом? – спросил Саныч. – Как дети, внуки? Сто лет с вами не общались!
– Ну, не сто лет. Поздравляли на Восьмое марта, – заметила слегка взволнованно Ирина Михайловна. Тогда ей показалось, что Михаил Александрович как-то особенно ее обнимал и прижимал. С подтекстом, так сказать. Ирина Михайловна была не против и восприняла это как аванс. Только зарплаты так и не дождалась. Пока. Но она не отчаивалась. И вот Михаил Александрович появился в их отделе и спрашивает про самочувствие.
– Без вас никак, дорогая Ирина Михайловна. Только вы сможете сделать праздник праздником! – балагурил не замолкая Михаил Александрович. – Пойдемте, у нас там и водочка стынет, и все будут рады вас видеть. А уж как я буду рад!
Антон, помогая собирать и переносить
– А что с Антошей? Какой-то нервный, – заметила главный бухгалтер.
– Молодежь, что с них взять? Любовь накрыла. Вот хочет жене сюрприз устроить. Новогодний, так сказать. До этого он всегда на дежурство оставался, а в этом году повезло – не дежурит. Длинную спичку вытянул. Так чего не пьем-то? Тоха, где наша, холодненькая? – воскликнул Саныч.
Антон услужливо налил в стопки водки.
– Хорошо сегодня. И год был хороший, – сказала Ирина Михайловна.
– Да, дорогая. И вы, как всегда, прекрасны. Будто заморозились лет двадцать назад, – ответил искренне, учитывая выпитое, Саныч. Он всегда говорил, что все женщины красивы и привлекательны. Но насколько – зависит от количества выпитого. Сделал знак Антону, чтобы «освежил», то есть подлил.
– А давайте выпьем за невозможное! – предложил тост Саныч. – Вот пусть сегодня сбудется все, что загадали! А, Ирина Михайловна, как вам?
– Прекрасный тост, – ответила главный бухгалтер с интонацией Алисы Фрейндлих из «Служебного романа». Она, собственно, рассчитывала на продолжение, глядя на Михаила Александровича и думая, что он все же очень интересный мужчина.
Бухгалтерия радостно поддержала тост.
– Нет, Ирина Михайловна, я вас не достоин! Какая вы все-таки удивительная женщина! – воскликнул Саныч. – Вот смотрю на вас, наслаждаюсь и уже счастлив. Преимущества моего возраста. Но вам этого, конечно, не понять.
– Почему это не понять? – зарделась Ирина Михайловна.
– Да потому что вы меня лет на пятнадцать моложе! А то и на двадцать! Сейчас вспорхнете и убежите!
– Ой, никуда я не убегу, не девочка уже, – отмахнулась кокетливо Ирина Михайловна.
– Нет, дорогая, вы еще очень молоды – это читается во взгляде, порывах, жестах. Вон, посмотрите на Тоху, он мечется. Жалко его. Так хочет к жене уехать, – горестно заметил Саныч.
– Так почему не едет? – удивилась Ирина Михайловна.
– Так потому, что вежливый очень и воспитанный. Ему командировку подписали, а денег нет.
– Как это нет? – возмутилась Ирина Михайловна.
– Так в бухгалтерии надо подписать! – ответил Саныч.
– А я кто? – возмутилась Ирина Михайловна.
– Вы прекрасная женщина! Не перестаю вами восхищаться! – горячо заверил ее Саныч.
– А еще я главный бухгалтер! И рабочий день еще не закончился! Рита, принеси мне бланк и бумаги – возьми у Антона!
Ирина Михайловна подмахнула выдачу командировочных и отправила Риту их немедленно выдать. Антон не верил собственному счастью. Саныч, довольный собой, шепнул ему: «Учись обращаться с женщинами».
– Ирина Михайловна, дорогая, я могу пригласить вас на танец? – Саныч галантно поклонился. Главный бухгалтер выпорхнула из-за стола и позволила увести себя в танце.
…Все собрались в кабинете главного. Серега, еще не очень пьяный, что-то рассказывал. Рита смеялась, Серега ей нравился. Остальных сотрудников она толком не знала.
– Все, мне пора, – сказала Инна, работавшая стенографисткой и машинисткой в редакции. Там еще оставались корреспонденты, которые писали репортажи от руки, а потом их надиктовывали. Инна умела с ними общаться, записывала быстро, правила и согласовывала исправления на ходу – уникальный дар. Как и редакционная политика, не требовавшая, чтобы мэтры, заслуженные интервьюеры в солидном возрасте, осваивали новые навыки записи, отправки. В те годы машинистки были неотъемлемым звеном творческого процесса. Некоторые становились ближе жен, другие делали карьеру в качестве литературного редактора. Инна не хотела делать карьеру, хотя ей много раз предлагали. Она работала в редакции по графику,
– Инка, ты сама-то в это веришь? – как-то спросил редактор, который сто лет знал Инну и ценил ее больше всех в редакции.
– Не верю, конечно. Но она же ребенок. Ее нельзя обижать. Нельзя, чтобы она плакала, – ответила, нежно улыбнувшись, Инна.
Редактор тяжело вздохнул.
– Дети не уложены. Поздно уже, – объяснила Инна свой уход с коллективного празднования.
– Да, до свидания, – ответила Рита.
– Возьму им конфет. Все равно никто не ест. – Инна вывалила содержимое вазы в сумку.
Рита улыбнулась.
– Нет у нее никаких детей, – хмыкнула секретарша Юля, подливая себе шампанское.
– Как нет? – ахнула Рита. – Она же рассказывала, что четверо: Сева, Нюся, Викуля и Кирюха.
– Ага, только это не дети, а мягкие игрушки. Ну, собака, зайчик, кот, пингвин – не помню точно, – хмыкнула Юля. – Инна чокнутая на детях. Своих не могла родить, вот завела игрушечных. Их и убегает баюкать и укладывать. Сижу с ней в одной комнате, у меня тоже начинает ехать крыша. Она им звонит, сказки читает. Не знаю, как ее муж терпит. Он же за все игрушки отвечает. Работать не может, инвалид. Работал в Чернобыле, еле жив остался после той аварии. Не может иметь детей, а Инка не может его бросить. Это вроде как предать. Вот он и разговаривает с ней разными голосами. А что ему остается, если она его содержит? Она этим игрушкам одежду покупает в магазине для младенцев, смеси, чтобы кормить. В общем, больная на всю голову. Зачем она нужна, когда уже можно все на диктофон записать? Но ее главный держит – он давний друг ее мужа. Вроде бы еще школьный. И редактор ценит – только Инка может со старперами общаться. Этими, которые не знают, куда тыкнуть в компьютере. По старинке привыкли. А Инка, считай, за них тексты пишет – где что нужное вставит, где лишнее уберет. Был такой один – вроде бы в прошлом чуть ли не великий журналист, а потом все, кирдык.
– Умер? – ахнула Рита.
– Нет, но можно считать, что умер – деменция, развивалась быстро. Слова забывал, родных перестал узнавать. Только Инку и помнил. Так ей два года удавалось скрывать, что у того деменция. За него, считай, писала. Знала и стиль, и все эти прибамбасы.
– Это… очень трогательно, удивительно, – заметила Рита.
– Ну да, очень трогательно платить за чужую деменцию. Мне так никто не заплатит, – хмыкнула секретарша. – Если ты свой, глаза закроют, если нет – уволят.