Неслучайные случайности
Шрифт:
Вспоминал Лёва, как Никита перед последним отъездом сказал ему, к тому моменту они уже прилично выпили:
– Ты, брат, давай дерзай, женись на Инге. Я неизвестно вообще, вернусь ли. Знаешь, меня предупредили, никому ничего… Но тебе можно. Ты ж… Да. Так вот, в стране меня не будет. Лёв. Ты, конечно, рот на замке и все дела… Ну, пойми. Это я только тебе могу сказать. Даже родители не в курсе. Им достаточно уже того, что я вообще в военные пошёл. Боятся они за меня, представляешь, один я у них.
– Понимаю их. Я из-за этого в аспирантуру
– А я, как оказалось, вот наоборот. Но мои… я и не предполагал, что до такой степени гражданские. Мать плачет, батя хмур, как злой медведь.
– Никит. Ты думаешь, что медведи бывают добрыми?
– Бывают. В цирке, например. А еще… помнишь анекдот? Заяц идёт по вагону, кричит, кто на него. Медведь встает, и говорит, что он. Так заяц стал кричать, кто на них с Мишей. Ну вот. Ты – заяц. Я – тот самый Миша. Разве ж я не добрый?
– Смешно. Всё дурачишься. Вопрос-то серьёзный.
– Лёв. В общем, я отказываюсь от своей любви к Инге в твою пользу.
– Дурак? У меня – ни внешности, ни физической формы. Посмотри на меня. В свои двадцать четыре я уже лысею и рост мой… Нет. Я… не буду говорить, на сколько сантиметров ниже тебя. И всё остальное у тебя лучше и больше. А потом ты действительно добрый и…
Нет. Ты достойнее. И пусть Инга сама выберет. И я уверен, что выберет она тебя. Не согласен.
– Кремень ты, Лёвка, друг. Но ты слышал. И точка.
Давай петь. – Никита взял гитару и так пел тогда… Проводив Никиту, Лёва и Инга так и дружили. О своих чувствах он ей не говорил, любил потихоньку, помня про друга, а она и не знала, насколько сильно пересеклись дружба и любовь, и какую роль сама Инга играла в жизни парней.
О заболевании друга Лёва узнал в больнице, где тот лежал, поведал ему сам Никита.
– Сказали, что последняя стадия. Так… вот, друже.
– Что это за друже?
– Лёва. Это важно? А знаешь, я ни о чём не сожалею. Боли пока не чувствую. И совсем не боюсь. В жизни своей недолгой я столько повидал. На моих глазах одному парню руку оторвало, а другому, Лёва, голову снесло. Жуть, короче.
– Да где ты был-то?
– Этого тебе лучше не знать. Но я там был, и, считай, жизнь моя намного дольше твоей. Вот и всё.
– Надо ещё раз проверить. Не может быть. Выглядишь совершенно здоровым. И бывают же чудеса.
– Ты сам-то что, веришь? Может, и бывают, но не в моём случае. У меня как-то без чудес жизнь прошла.
– Что это ты себя хоронишь раньше времени. У моего шефа такие связи. Я сейчас его наберу. Подключим лучших врачей.
– Не парься. Тут лучшие врачи. В нашем ведомстве плохих не держат. В этом будь спокоен. И так уже все подключены. Я знаю, какой ты друг.
– А Инга в курсе?
– Нет. Нужно ей, кстати, сказать. Только не надо меня жалеть. Сказали, осталось несколько месяцев мне. Видишь. Наш вопрос сам собой и разрешился. Твоя Инга. Зря ты терялся. Вы хоть с ней целовались?
– Ты что, думаешь, я гад?
– Значит, так. Идёшь и делаешь ей предложение, а то вон, уже весь лысый, а жены ещё нет.
– Это ты зачем? Знаешь ведь, как я переживаю, у тебя вон какая шевелюра…
– Лёва. Меня не будет скоро вместе с моей шевелюрой, а ты со своей лысиной будешь жить долго с Ингой и вашими детишками. И потом. Вот что я тебе скажу. Лысину надо носить гордо. Посмотри вокруг. Мужики специально бреются, чтобы быть лысыми, а тебе Бог такой подарок сделал.
– Ты неисправим. Как можно так шутить? Нужно разбираться с твоим здоровьем.
– Про лысину я на полном серьёзе сказал. Ты же – альфа-самец.
– Я?
– Да. Женщины не красавцев выбирают, а умных. А ты как раз умный. Ну, а я… Просто красивый цветок, и к тому же не многолетний.
– В спецслужбы глупых не берут.
– А ты умнее. Не спорь. С умирающими не спорят. Ладно. Ты давай иди, а то устал я что-то. И надо морально к новому курсу обследований подготовиться.
– Значит, диагноз не окончательный?
– В общем-то да, но это, брат, фактически соломинка, за которую они хватаются.
– А ты?
– Я? Я – фаталист. Чему быть, того не миновать. Вот о чем вспоминал Лёва. Из задумчивости его вывел приятный женский голос:
– Молодой человек, – услышал он и почувствовал руку на своём плече, – извините меня, Бога ради. Вы не подскажете, где здесь аптека?
Лёва остановился и обернулся. Перед ним стояла женщина. Она была настолько несуразной, что Лёва смотрел на неё и сначала не мог вымолвить ни слова. Первое впечатление ввело его в странное состояние ступора, и из головы вылетели абсолютно все мысли, он будто оказался наедине с этим невообразимым существом женского пола неопределённого возраста в межвременье, совершенно забыв, где он находится.
На женщине был бежевый плащ, из-под которого выглядывал тёмно-зеленый бархатный домашний халат, на ногах – бордовые резиновые сапоги. Спутанные, торчащие, рыжие с проседью волосы, и на макушке непонятным образом держалась ярко-синяя беретка, которая, казалось, вот-вот упадёт. Намотанный на шее жёлтый шарф развевался на ветру, и в довершение всего на ней были разные перчатки – одна красная, другая фиолетовая.
Все вещи были недешёвыми и аккуратными, но женщина выглядела, как дорогое пугало, на которое беспорядочно надели всё, что под руку попалось.
– Молодой человек, прошу прощения, подскажите, пожалуйста, как мне пройти в аптеку, – повторила она свой вопрос, и в её зеленых глазах Лёва увидел такую мольбу, что опомнился и проговорил, показывая рукой в ту сторону, откуда он шёл:
– Аптека там, я её проходил.
– Мне надо что-нибудь для головы, памяти у меня совсем нет. У меня ведь муж умер, неделю назад похоронила Витеньку моего. Какие мне таблетки для памяти, мил-человек?
– Как зовут вас, уважаемая?
– Ирена Михайловна.