Несмеяна
Шрифт:
– Страшно, конечно, – улыбнулся Иван. – А у тебя, смотрю, глаза-то как разгорелись. Хочешь со мной?
Я не ожидала такого вопроса и потому – внезапно для себя самой – выпалила то, что думала на самом деле:
– Конечно, хочу!
Вот так – и назад пути уже нет.
– Отлично, пошли вместе! – Ваня, кажется, обрадовался. – Не устанешь? Судя по этой чудо-карте, ехать дальше за Звонари, а потом, видимо, пешком. Ну я-то привык, с ребятами часто в походы ходил.
– Не волнуйся, я не стану обузой.
– Послушай… Как тебя зовут-то на самом деле? В журналах писали: Несмеяна. Но это же не имя.
– Теперь уже как имя. Все называют Яной.
– Но не так же тебя назвали при рождении. А как?
Я отвела взгляд. Зеркальце на полке… круглое, без ручки… в деревянной резной оправе… Почему при взгляде на эту изящную вещицу у меня сжалось сердце? Я взяла его и положила в карман.
А потом назвала свое настоящее имя, которое так редко произношу вслух…
– Ярослава.
Глава 5. Сон и явь
День обещал быть ясным, солнечно было и в моей душе. Все произошло нежданно-негаданно, и теперь самые обыденные вещи воспринимались как яркое приключение.
Пешая прогулка до станции по запыленной дороге. Вокруг темная, полновесная зелень. Не спеша мы с Иваном проходим мимо разноцветных дачных домов, любуемся, как разгорается день, слушаем звучные трели и бойкий щебет. А потом – ожидание электрички, ванильное мороженое, купленное тут же в киоске (Ваня угостил, ага), болтовня обо всем на свете. На платформе кроме нас – молодая парочка с рыжей собачонкой. Со всей неуемностью щенячьего любопытства рыжик крутится возле нас, подходит к Ивану и тычется носом в его ногу. Говорят, животные чувствуют добрых людей, да? Так-так, и вот наш рок-музыкант с позволения хозяев гладит щенка и скармливает ему остатки мороженого.
Когда пара с собачкой отошла, Иван внимательно на меня посмотрел и сказал:
– Знаешь, а ты сейчас улыбаешься.
Я достала зеркальце в деревянной оправе, прихваченное из флигеля, и впилась взглядом в свое отражение. А ведь и правда! То, что сейчас на моем лице, для меня вполне сойдет за улыбку. Кончики губ тянутся вверх и смешливо подрагивают, глаза сияют. Внутри что-то звенит легкими колокольчиками и замирает то ли от восторга, то ли от боязни потерять эту легкость и звонкость. Потому что со мной такое впервые. В самый-самый первый раз!
Никто никогда мне не нравился, никто не был нужен, ни с кем мне не было интересно. А сейчас…
Об этом я думала, когда мы уже разместились в полупустом вагоне, когда поезд тронулся, станция проплыла мимо, а потом помчались за окном все быстрее-быстрее деревья, дачи, магазинчики, опять деревья… В вагоне было душно. Я почувствовала, что меня укачивает. Глаза закрывались сами собой – в конце концов, я сегодня не спала всю ночь. И меня мягко, тихонько, ненавязчиво втянуло в серебристый туманный сон…
Почему я плачу? Слезы стекают по щекам. Тоска щемящая, но я знаю, что это не моя тоска. Какая тишина вокруг… Странное, пустынное, темное место, затянутое клочковатым туманом.
И в этом мареве я вижу светлую фигуру. Это длинноволосый мужчина с горящими глазами, похожий на бескрылого ангела, от него исходят нежность и горькая печаль. И все же я понимаю, что это не дух, а создание из плоти и крови. Он меня не видит… он шепчет что-то. Мне кажется, или… «дочь моя»?
– Ты мой отец? – также шепотом спросила я светозарного мужчину.
Он поднял на меня тихий взгляд… и картина сменилась.
На фоне пасмурного неба, на нижней ветви дерева без листьев сидит огромная птица с крыльями цвета пепла. У нее юное женское лицо с четкими, резкими чертами, в обрамлении тяжелых темных волос. Огромные глаза ее закрыты.
– Птица Гамаюн, – взмолилась я. – Не открывай глаза… не надо.
Но она тут же распахнула их, ее взгляд пронзил меня насквозь… И все пропало.
Я проснулась. Почему-то моя голова была на плече Ивана.
– Ох, – я отстранилась, машинально вытирая слезы. – Извини.
– Что ты, Яночка, все в порядке. Но… ты плачешь?
– Это просто сон…
Иван посмотрел на меня с беспокойством.
– Что-то слишком сильно он тебя расстроил.
– Сон был очень реальным.
Я поколебалась… и рассказала обо всем, что видела.
– Может ли этот мужчина быть моим отцом? – вот что больше всего меня сейчас волновало. – Мне кажется… я его знаю. Я много читала об обитателях Запределья. Но одно дело читать, другое – увидеть своими глазами. А птица Гамаюн…
Я задумалась. Почему во сне я так испугалась ее взгляда? Боялась прочесть в нем свою судьбу? Или меня страшило то, что надо идти навстречу переменам, которые уже преподносит мне эта судьба? Ведь я так привыкла плыть по течению.
– Я тоже кое-что читал и слышал о Запределье, – заметил Иван. – И знаю, что ваш род, Вольские – потомки Царевны-Лебеди, которая была замужем за одним из русских царевичей.
– Да, мать государя Артемия Первого Георгиевича.
– Говорят, благодаря этому родству Вольские умеют превращаться в лебедей. Ты тоже умеешь, да?
– Нет, это умение передается, похоже, только представителям старшей ветви. Так что я не лебедь. Ты разочарован?
Он ответил с улыбкой:
– Ничуть.
Мы уже давно проехали городок Звонари. Сейчас электричка подъезжала к одной из дальних станций. Притормозила, остановилась, впустила пассажиров. В вагон впорхнула оживленная компания смеющихся, о чем-то увлеченно болтающих подростков и разместилась напротив нас. Обычно чужой смех раздражал меня, но не сейчас. У одного паренька была гитара, на которую Иван внимательно посмотрел, а потом попросил: