Несмотря ни на что
Шрифт:
Он очень жалел Кэролайн. Но когда ее болезнь, в конце концов, вынудила их отложить свадьбу, он остался странно равнодушен к этому факту. Он только тревожился о Кэро и занялся разными мелочами, связанными с отсрочкой венчания.
Чип взял на себя значительную часть хлопот, и у Джона оставалось много досуга, который он проводил у постели Кэро.
В постели она казалась еще более юной, чем всегда, со своим золотым ореолом кудрей вокруг белого личика. Их с Джоном очень сблизили эти мирные зимние вечера, когда снег заглушал стук колес снаружи, а в каминах огонь напевал
Джон казался менее замкнутым, менее поглощенным собою, Кэролайн — менее требовательной.
К тому времени, как она стала поправляться, секретарь Леопольда Маркса был вызван в Буэнос-Айрес, где ему досталась какая-то земля, и Джону предложили занять его место.
За месяц до этого Маркс вошел в состав правительства.
Рождество миновало, новому году было десять дней от роду. Джон набросился на работу с прежней жадностью.
В короткое время успел стать неоценимым помощником для такого занятого человека, каким был Маркс. Маркс, и сам обладавший поразительной трудоспособностью, признавал, что Джон перещеголял его.
Кэролайн пришлось выздоравливать в одиночестве. Впрочем, этого не надо понимать буквально. Джон посылал ежедневно цветы и письма, навещал ее каждое утро по дороге в Гамильтон-Плэйс. Он был преданным и примерным женихом. И все же он отсутствовал.
Бледные щеки Кэролайн пылали огнем, не имевшим ничего общего с обыкновенной лихорадкой.
Однажды она вызвала Джона, и он пришел после чая.
Обнял ее, укутав предварительно в белое, шелковое, на гагачьем пуху, одеяло, и говорил о своей любви и о своей работе.
Он не спросил: когда же ты станешь моей женой? Но заметил вскользь, что хотелось бы, чтобы она поскорее поправилась и они могли, наконец, устроиться у себя в новом доме.
Он поцеловал ее волосы и закрытые глаза и посмотрел на часы.
— Мне пора двигаться, моя крошечка, — сказал он. — Маркс хочет, чтобы… — И снова пошли сообщения о Марксе и работе.
Кэролайн задвигалась в его объятиях, открыла смеющиеся глаза. Она совсем не казалась рассерженной, как опасался Джон.
— Итак, значит, теперь дело только за моим выздоровлением? О, мы скоро устроимся у себя! Новый доктор уверяет, что мне с каждым днем все лучше. Давай обвенчаемся ровно через месяц, третьего марта, хорошо?
— Отлично, — отвечал Джон, поцеловав ее снова и осторожно укладывая на подушки.
Часы пробили шесть.
— Скажи, что ты меня обожаешь! — прошептала вдруг Кэролайн, и в глазах ее засверкали слезы. — Встань вот тут на колени и скажи!
— Мне надо было к шести быть уже в Палате, солнышко, — сказал Джон. Он нагнулся и поцеловал ее в губы. — Конечно же, я обожаю тебя! Кто бы мог не обожать тебя, если бы увидел сейчас? Ты чудо какая хорошенькая в постели!
Он смеясь простился с нею — и через секунду Кэро услышала, как он мчится вниз по лестнице, перескакивая через три ступеньки сразу, потом — как отъехал его автомобиль.
Она села в постели и, сорвав телефонную трубку с подставки, назвала
Двадцать минут спустя Рендльшэм входил в ее комнату.
Он подошел к камину и стал греть озябшие руки.
— Вы приехали один, без шофера? — спросила Кэролайн.
— Я отпустил его на час-другой и, когда вы позвонили, он еще не вернулся.
— Право, очень мило с вашей стороны, что вы пришли, Гуго.
— Почему же?
Он посмотрел на нее и сардоническое выражение его лица сменилось вдруг мягкой улыбкой.
— Разве такая уж заслуга сделать то, чего хочется? Этак вы, пожалуй, премируете эгоизм, а? Зачем вы вызвали меня, Лукреция? — через минуту осведомился он спокойно. (Он тоже изучал Венецию вместе с Кэролайн, но годом раньше Джона.)
— Затем, что вы нужны мне, Козимо!
— Нужен вам?! — повторил он. В его голосе больше не было спокойной уверенности.
Он подошел к кровати и остановился, глядя вниз на Кэролайн.
— Черт возьми, что вы хотите этим сказать, Кэро?
Кэро смотрела на него в упор, красивые ее глаза были полны слез. Рендльшэм наклонился ближе, словно желая проверить, не ошибся ли он.
— Милая… — начал он мягко.
Она резко и отрывисто засмеялась.
— Ради Бога, не надо нежностей, я сыта ими по горло!
Она прикрыла глаза длинными ресницами:
— Когда-то вы не были таким… бесчувственным деревом.
— И вы когда-то не были… собственностью Теннента.
— Собственность — основа законов. Но пока я еще не принадлежу Джону.
Рендльшэм нагнулся еще ниже, опустился на колени у кровати. Его лицо было теперь на уровне лица Кэро.
— Дайте же мне посмотреть вам в глаза! В чем тут дело? Вам надоел Теннент? Или вы так влюблены, что хотите больно ранить его за какую-то вину? Какую замысловатую дьявольскую штуку вы задумали на этот раз, моя милая?
— Хочу быть любимой… мне нужно отомстить за себя.
Рендльшэм захохотал, но смех этот звучал неуверенно.
— Ага, истина понемногу выясняется! Так Теннент вам не угодил? Или неверен вам? Которое из двух?
— Я собираюсь обвенчаться с ним третьего марта.
Рендльшэм стиснул ей руку так больно, что она вскрикнула.
— Этот фокус мне знаком, — промолвил он сквозь зубы, — вы то же самое проделали когда-то со мной. Слушайте, Кэролайн: вы хотите уязвить Теннента, и я должен быть орудием мести, так, что ли? Бедняга, должно быть, был недостаточно пылок, или наскучил вам, или совершил какое-нибудь другое столь же непростительное преступление? Что же, я вам помогу, но на этот раз не позволю играть собою. Либо вы, как только встанете с постели, выйдете за меня замуж, либо больше меня не увидите! Я вас любил когда-то без памяти, слишком безрассудно, может быть, и сейчас именно так люблю, но не намерен вторично стать игрушкой. Выбирайте сейчас же. Я видел с первой минуты, как встретил вас после обручения, что вы не удовлетворены. Когда любишь женщину так, как я люблю вас, то всегда угадываешь, счастлива ли она. Я не хочу знать, что сделал или чего не сделал молодой Теннент, — просто хочу услышать ваше решение.