Несмотря ни на что
Шрифт:
Речь Джона была короткой. Он вдруг сразу остановился, как бы очнувшись. Пережил минуту болезненного ужаса, когда ему казалось, что он осрамился, потом оправился и окончил так же полупрезрительно, полувызывающе, как начал:
— Итак, вам предоставляется на выбор — либо позволять и впредь помыкать собою, либо начать, наконец, действовать. Вам решать — и вам нести последствия своего решения!
Он сошел и сел на свое место при дружных одобрительных хлопках. Он верно рассчитал эффект.
Лорд Кэрлью искренно поздравил его с успехом. Он был втайне изумлен:
Маркс, кандидатуру которого они защищали, в теплых выражениях поблагодарил Джона.
— Замечательно, дорогой товарищ, — сказал он восторженно, — вы сумели прекрасно подойти к ним!
Маркс был известный адвокат, еврей. Он попросил Джона и в следующие два вечера выступать в нескольких местах от имени его партии.
Джон поехал обратно в гостиницу вместе с лордом Кэрлью. Ноги и руки у него были как лед, голова горела. Он все вспоминал свою речь и дорого бы дал за то, чтобы она не была сказана. Он уже стыдился своего возбуждения и железным усилием воли сдерживал его. Но, приехав в отель и увидев, что еще только одиннадцать часов, не вытерпел и позвонил Кэро.
Пришлось долго дожидаться, пока соединили с Лондоном. Наконец, чей-то едва слышный голос шепнул:
— Алло?
— Кто это? — спросил Джон. — Это мисс Кэрлью?
Шепот стал явственнее:
— Милый мой, где же ваше седьмое чувство, что вы не сумели узнать моего голоса? Вы звоните по делу, вероятно?
— Нет, разумеется, нет, — поторопился сказать Джон. Он горел желанием сообщить ей, что выступал в первый раз и имел огромный успех.
— Так вы позвонили только потому, что захотелось поговорить со мной? Тронута!
— Знаете, Кэро, я… Маркс предоставил мне сегодня вечером выступать в защиту его кандидатуры.
— А! И вы хорошо говорили?
Обычный тон, обычные слова нарушили торжественность момента. Джон поговорил немного о других вещах и простился.
В довершение обиды местные газеты не привели его речи и хотя упомянули имя оратора, но мельком, да к тому же еще переврали его!
В Джоне разыгралась кровь бойца. Он забыл о Кэро, о Лондоне, о любви; забыл о письмах. Он жил только митингами, объезжал районы, ведя всюду предвыборную агитацию, знакомясь с техникой своего ремесла.
Маркс получил большинство голосов — и этим в значительной мере был обязан Джону, с его усердием и терпением, всегда поднятой головой и веселым смехом, с покорявшими избирателей пылкими речами.
Благодарный Маркс поговорил о Джоне с Мэннерсом, специальностью которого было — запоминать и отличать.
Миссия Джона была выполнена и ему оставалось отойти в сторонку и смотреть, как другие занимают те места, о которых он мечтал. Это ему совсем не нравилось. Он жаждал «настоящей» деятельности.
Начался осенний сезон в «свете» и ему пришлось сделать ряд визитов вместе с Кэролайн и ее матерью. Они с Кэролайн решили венчаться перед Рождеством.
Дом, приобретенный им, находился на Саус-Одли-стрит. Это был, собственно, не дом, а домик, небольшой, четырехугольный, очень уютный на вид; окна гостиной выходили на премилые балкончики, а за домом был довольно большой сад. По настоянию Кэро входная дверь была из красного дерева и снабжена молотком флорентийской работы. Во всех мелочах отделки сказывался экзотический вкус Кэро. Дом Джона стал притчей во языцех, предметом остроумных шаржей и статеек.
Внутри имелись «черная комната», «золотая комната», «нефритовая комната». Кэролайн выглядела прелестно на фоне каждой из этих комнат, Джон — ни в одной из них.
Он как будто был здесь не на месте. И чувствовал себя в этой обстановке так же, как бык — в посудной лавке. Люси прибыла из Шропшира «хозяйничать» и, войдя в первый раз в дом, откровенно объявила, что «все здесь как-то не по-людски».
Джон водил ее по всему дому, указывая на его красоты и удобства.
В «египетской комнате» с фризами в человеческий рост Люси не выдержала и заворчала что-то себе под нос.
В эту минуту пришла наверх Кэролайн. Инстинкт ли, или врожденный такт подсказали ей, как надо обращаться со старой нянькой Джона. В Рэксхэме, имении Кэрлью, все арендаторы обожали Кэролайн. Она прекрасно запоминала всех и все, умела каждому сказать подходящее слово и обладала той великолепной непринужденностью, которая располагает людей.
Через пять минут Люси значительно смягчила свою критику, а вид кухни, выложенной белыми плитками, с усовершенствованной плитой, со всеми приспособлениями, какие только можно придумать, заставил ее окончательно смягчиться.
— Вы сумеете хорошо ухаживать за мистером Теннентом, — сказала приветливо Кэролайн. — Я так много о вас слышала. Люси.
Польщенная Люси просияла. Воспоминание о «египетской комнате» несколько утратило свою остроту. «Эта знать уж всегда чудит, — рассуждала Люси про себя. — Что простым людям кажется сумасбродством — им приходится по вкусу».
Люси обосновалась в этой замечательной кухне и была довольна, что ее прямые обязанности не требуют частого пребывания наверху, в спальнях, а особенно в этой ужасной черной комнате или в той, где на обоях изображены пляшущие женщины!
За неделю до свадьбы Кэро схватила инфлюэнцу. Она была в ярости. Болезнь она рассматривала как нечто в высшей степени унизительное для человека.
— Нет, не смейте ничего откладывать! — заявляла она не допускающим возражения тоном.
Джон навещал ее ежедневно. Он все еще был не в своей тарелке. Эти недели, оторвавшие его от недавней деятельности, полные сумятицы и вместе с тем пустые, очень его утомили.