Несмотря ни на что
Шрифт:
— Этот трактир, право же, не совсем подходящий приют для вашей сестренки, — сказала миссис Сэвернейк Чипу. — А я буду так рада, если она поживет у меня.
Чип всю неделю мучился тем, что Туанета не имеет необходимых удобств, но он не мог отослать ее обратно в Лондон и, кроме того, ему хотелось провести с нею вместе короткие каникулы. Поэтому любезность миссис Сэвернейк очень тронула его.
Ночью, когда они сидели вдвоем и курили, он сказал Джону:
— Великолепная женщина — миссис Сэвернейк, не правда ли?
Джон тоже думал о ней. Он спросил отрывисто:
—
— Мэйнс — первого сорта парень, — начал было Чип, но в эту минуту ввалился Корнли в очень веселом настроении.
— Здорово! Знаю, где вы были сегодня! Встретил Мэйнса и от него узнал. Ну-с, каково же ваше мнение о хозяйке «Гейдона»?
— А ваше каково? — спросил быстро Джон.
— Что ж, красива, слов нет. Впрочем, не в моем вкусе. Денег — куча. Слишком умна для меня. Одна из тех женщин, которых никогда не поймешь и не узнаешь до конца. Со всеми мила, все ею восхищаются — а предпочтения никому никакого. Женщина-загадка. А я ленив, не люблю разгадывать.
Он похлопал Джона по плечу.
— Что это наш воитель так бледен и томен? Слышал, что вы здорово пошумели в пятницу на собрании!
Он нерешительно помолчал, громко кашлянул и спросил с искусственной небрежностью:
— А где же мисс Туанета?
— В постели, — отвечал Чип.
— Вот как!
Пауза.
«Корнли — верный товарищ и очень полезен нам с Джоном, — рассуждал про себя Чип. — Неуклюж, грубоват, это правда, но что же поделаешь? Но он не виноват в этом, как не виноват и в том, что ему нравится Туанета. И напрасно Туанета так его ненавидит».
В результате этих рассуждений Чип счел нужным пояснить:
— Туанета с завтрашнего дня будет жить в «Гейдоне» до самого нашего отъезда. Миссис Сэвернейк была так любезна, что согласилась приютить ее.
У Корнли был такой вид, словно он хотел что-то сказать. Но не сказал ничего.
Джон поднялся, чтобы идти звонить Кэролайн, и оставил молчавшую пару у камина.
Телефонный аппарат находился в задней комнатке, где пахло плесенью и пылью и валялся всякий хлам. При слабом свете свечки впечатление грязи и запустения было еще сильнее. Джон, которому пришлось дожидаться, пока его соединят с Лондоном, почувствовал себя подавленным этой обстановкой. Наконец раздался звонок. Отвечал дворецкий Кэрлью. Джон попросил соединить с комнатой Кэро.
— Джон? А ты ведь писал, что позвонишь в шесть часов!
Такое приветствие было плохим вступлением к разговору двух влюбленных.
Джон сделал все, что мог: осведомился о ее здоровье, сообщил все новости, какие мог вспомнить. Реплики Кэролайн доходили как-то глухо, едва слышно.
— Когда произойдет славное сражение? — спросила она.
— Баллотировка через неделю, — отвечал Джон.
Наступило молчание.
— Ну, спокойной ночи, дорогая, — сказал он.
Щелкнул аппарат. Кэро повесила трубку. У Джона осталось неприятное ощущение, что он сделал какой-то промах.
Ему в последнее время хотелось поскорее обвенчаться, чтобы их отношения вошли в колею. Но будет ли эта успокоительная рутина — мирной и не скучной, наступит ли между ним и Кэро та прочная, ничем
Джон вдруг почувствовал, что ему непременно надо увидеть Кэро.
В его жизни какая-то пустота, которую только она может заполнить… Он торопливо соображал: к десяти он поспеет в Лондон, проведет с Кэро час-другой и ночью поедет обратно. Он оделся и через несколько минут уже мчался в автомобиле. И чем ближе он подъезжал к Лондону, тем острее становилась тоска по Кэро, тем нетерпеливее хотелось увидеть ее. Вставали в памяти разные моменты их близости. Любовь оттеснила на задний план все честолюбивые интересы. И скажи ему кто-нибудь тогда, что это — только временное душевное смятение, Джон бы ужасно рассердился.
Пробило десять часов, когда он свернул на Пикадилли.
Почувствовал себя разбитым, когда выскочил, наконец, из автомобиля, и с минуту стоял неподвижно на тротуаре. Затем почти бегом поднялся по ступенькам.
Дерри, услышав голос Джона, появился в передней.
— Джон, вы? Какой приятный сюрприз! Я умираю от скуки. Сыграем партийку? Кэро нет дома.
— Кэро нет дома?! — повторил Джон.
— Отправилась куда-то с Реном. А что? Вы специально ради нее приехали? Но вы, верно, будете ночевать в Лондоне? Так увидитесь, она скоро, должно быть, приплетется домой.
— А вам неизвестно, куда именно она отправилась?
— Милый мой, кто же это может знать? Рен обедал у нас и они куда-то укатили вместе.
Джон подумал, что Рендльшэм, вероятно, был здесь, в доме, когда они говорили по телефону с Кэро.
— Я подожду часок, — сказал он вслух. — А отец дома? Это была бы удача!
— Неужто вы собираетесь запереться с ним в кабинете?! — воскликнул Дерри разочарованно. — Ради Бога, Джон, плюньте вы сегодня на политику — и сыграем партию!
Но Джон пошел в кабинет к лорду Кэрлью.
Лорд Кэрлью был воплощенная доброжелательность и участие. Он надавал Джону много ценных советов и указаний, но Джон все время не переставал прислушиваться, не идет ли Кэро.
В двенадцать он поднялся и стал прощаться.
В странном состоянии возвращался он в Броксборо. Пытался рассуждать справедливо и хладнокровно. Но какое-то смутное разочарование и раздражение заглушали голос рассудка.
Он мчался в Лондон, как школьник, которому неожиданно дали день отдыха. Но некому было разделить его радость, превратить этот день в праздник. Кэро явилась домой через пять минут после его отъезда. Рендльшэм простился с нею у дверей, а в передней Дерри встретил ее сообщением о визите и отъезде Джона.
«Зачем он приезжал? — спрашивала она про себя. — Что могло побудить его к этому?»
Она злилась на Джона: зачем он опять будит в ней боль? Его выходка расшевелила прежние печальные мысли, разбередила душу…
«Как это похоже на него — теперь вдруг выказать любовь!» — негодовала Кэро.
На другой день, когда они разговаривали по телефону, она осведомилась, зачем Джон приезжал.
Было это вечером после собрания, на котором Джон имел огромный успех. В этот день все ему благоприятствовало и он был в прекрасном настроении.