Несомненная реальность
Шрифт:
Десантник, сжавшись в комок, притулился за вертикальной панелью возле выходящего на проспект подъезда, пытаясь укрыться от ветра. Пальцы на стволе разрядника успели закоченеть и почти не сгибались. Температура наверняка болталась на отметке градусов в десять ниже нуля. Что происходит? Почему в части уже неделю как изъяли и куда-то унесли все телевизоры? Что они делают тут, ночью и на ветру, без четких приказов, но с боевым оружием на руках? Зачем на городских улицах тяжелые пулеметы и техника? Три взвода, сорок человек, только в на этом проспекте – а на площадь их, он видел по телевизору, выходит пять.
Прожужжал мотор легковушки. Она подъехала с выключенными фарами и габаритными огнями. Водитель даже не стал садиться на опоры и гасить подушку, словно намереваясь в любой момент сорваться с места и исчезнуть в постепенно светлеющем полумраке раннего осеннего утра. Лязгнули дверцы – из машины выбрались двое.
– Господин полковник, за время моего дежурства никаких происшествий не случилось! – Комвзвода, запинаясь, бросился, к новоприбывшим. – Докладывает лейтенант Зубко!
– Тревога, лейтенант! – хрипло гавкнул второй прибывший. – Разверни своих бойцов, быстро! Сюда движется какая-то колонна гражданских. Остановить и рассеять! Разрешаю открывать огонь на поражение.
– Так точно, господин генерал! – растерянно откликнулся лейтенант. – А… э…
– Ты что-то хочешь спросить, лейтенант? – резко спросил полковник. Теперь Семен опознал его по голосу – это оказался сам комдив. Интересно, что за генерал с ним приперся?
– Д-да… н-нет, господин полковник, – окончательно растерялся лейтенант. – Раз… разрешите выполнять?
– Выполнять, мать твою, придурок! – гаркнул комдив. – Распустились, майский зюх, смотреть противно! Быстро!
– Так точно! – лейтенант козырнул, отступил на пару шагов и замахал руками. – Первый взвод! Второй взвод! Цепью поперек проспекта – стройся! Третий взвод, отделения первое и второе! Присоединиться к цепи! Остальным продолжать держать площадь. Перекрыть улицу, никого не пропускать. Оружие на изготовку! Открывать огонь на поражение по моей команде! – Он бросился к машине с прожектором и что-то неразборчиво закричал в кузов, заглушаемый стуком генератора.
Темные фигуры десантников неохотно отлеплялись от стен домов и брели по улице, выстраиваясь в подобие цепочки. Хотя проспект в этом месте и расширялся, шеренга из трех десятков человек получилась довольно плотной. Семен оглянулся влево на оказавшегося рядом Витьку. Тот лишь пожал плечами и поудобнее перехватил свисающий с плеча на ремне разрядник.
Луч прожектора развернулся. Теперь он метался в темноте проспекта, нащупывая приближавшихся. Однако проспект оставался пустым. В томительном ожидании проходили минуты.
И вот, наконец, луч выхватил какую-то темную массу метрах в двухстах. Она быстро приближалась, и через минуту стало видно, что во всю ширину проспекта идут люди.
Обычные люди в самой обычной одежде – теплых куртках и пальто, шапках, ботинках и сапогах… Они шли в грозном молчании, и внезапно Семен почувствовал, что мурашки у него на коже стали куда крупнее. Огонь? На поражение? По живым людям, у которых и оружия-то нет?
– Стоять! – заорал через мегафон откуда-то сзади хриплый голос комдива. – Приказываю остановиться! Это запретная зона, вы нарушаете комендантский час!
Всем разойтись, или мы открываем огонь! Да стоять же, б…дь, вы что, оглохли?
Толпа остановилась. Теперь ее и цепочку заграждения разделяло не более пятнадцати метров. Семен нервно сжал разрядник и оглянулся. Его соседи выглядели не более уверенно, чем он сам.
Время начинает ползти как улитка. Нащупать большим пальцем предохранитель разрядника… одно движение, и спуск свободен, красная точка прицела пляшет по толпе, искусственные молнии мечутся по ионизированному лазерным импульсом воздушному каналу, впиваются в живую плоть, в воздухе крики, вой, запах паленого мяса?..
На сетчатке глаз – отпечаток на мгновение выхваченного мечущимся прожектором лицо девчонки в первом ряду. Совсем молодая, лет шестнадцати, черные кудри выбиваются из-под вязаной шапочки, легкая, не по погоде, желтая курточка не спасает от пронизывающего ветра. Она совсем как Люська. Сестра сейчас, наверное, спит, досматривая сладкие сны воскресного утра. Или нет?
Рядом – мужчина лет тридцати пяти. Старое пальто с облезлым меховым воротником, короткий проблеск обручального кольца на сжатом кулаке, длинные ранние залысины на обнаженной голове. Ветер треплет жидкие темные волосы – совсем как у отца, когда тот провожал его от военкомата прошлой осенью.
Зачем они здесь?
Стрелять в них? В эту девчонку, в этого мужика? Нет. Он не сможет этого сделать.
Он не станет этого делать. Ни за что! Большой палец медленно скользит прочь с предохранителя, указательный перестает оглаживать спуск…
– Последнее предупреждение! Немедленно разойтись, или мы открываем огонь на поражение!
От толпы отделяется человек, уверенным шагом преодолевает половину пространства перед цепью. Прожектор фиксируется на нем, безжалостно уродуя лицо резкими пляшущими тенями. Среднего роста фигура, черное пальто, темно-серые волосы, портрет вместо лица… портрет? Народный Председатель? Здесь? Что происходит?
Взгляд влево, взгляд вправо – Витька стоит, приоткрыв рот, разрядник обвис на ремне, уставившись рылом в землю. Что?
– Я – Народный Председатель. Кто здесь командует? – негромко, но уверенно спрашивает Кислицын. – Выйти сюда, немедленно.
Тишина.
– Я сказал – командира сюда. Или он сбежал с перепугу?
Что-то толкает Семена в спину, и он делает пару шагов вперед, чтобы не потерять равновесия. И внезапно время начинает идти как обычно.
Комдив в сопровождении генерала – или наоборот? – распихав бойцов, быстрым шагом выходит вперед.
– А, господин Народный Председатель! – иронически просипел генерал. – А мы вас заждались. Вы арестованы за преступления против народа! Лейтенант, взять его!
Лейтенант протиснулся сквозь прореху в цепи и в растерянности остановился, не зная что делать. Он неуверенно повернулся к десантникам.
– Ты! – его дрожащий палец уперся Семену в грудь. – Ты, ты и ты! За мной!
Семен не пошевелился. Зато толпа угрожающе качнулась вперед.
– Оглохли? – вместо грозного рыка у лейтенанта прорывался жалобный писк. Его голос стал почти умоляющим. – Ну же!