Несомненная реальность
Шрифт:
Несколько секунд казалось, что тишина в комнате вот-вот обрушится и раскатает всех в тонкий блин. Потом… потом пронзительно скрипнул по паркету стул, и поднялся капитан Колидзе.
– Я с тобой, Ханс.
Снова скрипнул стул. Капитан Береснев грузно поднялся на ноги.
– И я, – тяжело вздохнув, сообщил он.
Эти слова будто прорвали плотину. Офицеры один за другим поднимались на ноги, и вскоре все как один стояли на ногах. Воротнев дико огляделся по сторонам.
– Вы все сбрендили, – выдохнул он. – Чесслово, сбрендили…
– Ты
Останешься чистым.
Замполит оглянулся по сторонам. Люди, кто с насмешкой, кто угрюмо, смотрели на него.
– А! – неожиданно махнул рукой он. – Хрен с вами, так и так в жопе окажусь. Не мятежник, так допустивший мятеж. В Главпуре не посмотрят, на губе я сидел или по бабам шлялся, все равно крайним сделают. Но ты, Ханс, точно сумасшедший. Под трибунал все пойдем, точно тебе говорю.
– Ну, это еще когда будет! – криво ухмыльнулся Чешнев. – А до того мы немножко повоюем. Дивизию в ружье, господа!
– Ты с ума сошел! – всхлипнула Люся, уцепившись за плечи мужа. – Тебя же убьют!
Ну посмотри на себя в зеркало – какой из тебя вояка?!
– Какой бы ни был, – хмуро ответил Тимур, поглаживая ее по спине. – Люсенька, милая, ну пойми же ты – я не могу остаться дома. Сколько десятилетий мы сидели в этом дерьме – и теперь, когда появился реальный шанс начать выкарабкиваться, эти гниды устроили путч! Мне надоело шептаться на кухне с ребятами. Пора сделать что-то настоящее.
– Да ты о детях подумай! – всхлипнула женщина. – Что с ними-то будет, если тебя убьют? Да пусть не убьют, арестуют? А я?
– Люська, да не убивайся ты так. Я же не стану на рожон лезть. Если что, просто в сторонке постою. А? Ну не плачь ты! Мне идти нужно…
– Проклятый телевизор! – снова всхлипнула женщина. – Проклятый Кислицын! Им всем только одного нужно – сытно жрать и красиво жить, а ты за них пойдешь умирать.
Все они один другого стоят. Ну что тебе дался этот Кислицын? Ты же даже за него не голосовал! А?
Мужчина покрепче прижал ее к груди, чувствуя, как намокает от слез рубашка, и обвел взглядом комнату, на пороге которой стоял. Просевший едва ли не до пола диван с обтрепанной обивкой. Пара старых продавленных кресел не в комплект к дивану. Обшарпанный письменный, по совместительству обеденный, стол, за которым в дни семейных праздников сидели гости. Шатающийся журнальный столик, на котором стоял выключенный сейчас телевизор. Протертый едва ли не до дыр ковер на полу, когда-то белый, а ныне неопределенного цвета. Семейная голография на стенке, радужно переливающаяся под тусклым светом люстры с пожелтевшими пластмассовыми подвесками… Такая знакомая и такая родная картина, от которой нужно уходить в холодную осеннюю ночь, не зная, вернешься ли и сможешь ли сделать хоть что-то.
Позади скрипнула дверь детской. Тимур обернулся и встретился взглядом с заспанной трехлетней девочкой в ночнушке.
– Папа, я хочу писить, – сонно пробормотала она.
– Сейчас, милая моя, – улыбнулся отец. – Люся, займись ребенком. А мне нужно идти, а то все самое интересное пропущу.
Он осторожно отстранил уже в голос рыдающую жену, накинул на себя снятое с вешалки пальто, быстро зашнуровал ботинки и открыл входную дверь. Жена сидела на корточках, обнимая девочку, и сейчас ревели уже они обе. Тимур попытался растянуть губы в улыбке, но лицо предательски дрогнуло, и он поспешил отвернуться.
– Я постараюсь не задерживаться, – сказал он в пустоту лестничной клетки. – И не волнуйся за меня. Все будет хорошо.
Осторожно прикрыв за собой дверь, он двинулся вниз по лестнице. Всхлипывающая женщина, отчаянно сжимающая дочь в объятьях, еще долго сидела на корточках, пытаясь уловить звук его возвращающихся шагов. Затем она отпустила девочку, выпрямилась и кое-как утерла слезы рукавом домашнего халата.
– Танечка, не плачь, – почти твердым голосом сказала она. – Папа обязательно вернется. Пойдем писить.
– Ты куда это собралась?
Белла вздрогнула под загоревшимся в прихожей светом, застыв на полушаге. Откуда она?.. Девушка считала, что мать не слышала ее возни в своей комнате. Обреченно вздохнув, она повернулась. После того, как прервалась трансляция, прошло уже полчаса, и она отчаянно боялась опоздать. Ну что матери стоило выглянуть на минуту позже?
– Мама, я просто хотела…
– Шляешься ночами, – резюмировала мать, уперев руки в бедра. – То приходишь в час ночи, то в пять утра пытаешься из дома сбежать. Ты куда это намылилась?
Неужто Нарпреда защищать решила, вояка?
– Я…
– Никуда не идешь, – решительно отрубила женщина. – Марш к себе в комнату.
Раздевайся и ложись спать. Мала еще глупостями разными заниматься. Да и не женское это дело – воевать.
– Мне уже семнадцать! – вспыхнула Белла. – Я давно не ребенок!
– Повторишь это лет через десять, тогда поверю, – покачала мать головой. – А пока что я за тебя отвечаю. Давай, ложись, и выбрось эту дурь из головы. Без тебя разберутся.
– Не лягу, – девушка упрямо покачала головой. – Мама, ну пойми же ты…
– И понимать ничего не хочу, – отрезала та. – Не хватало еще, чтобы тебя там застрелили случайно. А ну, хватит тут рассуждать! Марш в постель!
Белла вспыхнула маковым цветом.
– Нет, мама, – твердо сказала она. – Я должна идти. И не удерживай меня, я должна! Я себе никогда не прощу, если не пойду. Другие там сейчас жизнью рискуют, а мне дома отсиживаться?
– Бельчонок… – мать попыталась взять ее за руку, но она увернулась. В тусклом свете дочь заметила, как дрожат материнские пальцы. – Бельчонок, не выдумывай.