Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени
Шрифт:
Великий князь спешил убедить новгородцев, что им незачем бояться повторения побоища, которое некогда устроил Иван Грозный лишь из-за одного подозрения о сговоре Новгорода с Литвой. «Которые люди, будучи у Свейских людей, им доброхотали и служили, и во всем были им покорны, и волю их творили волею и неволею, и тех по тому ж мы Великий Государь, по нашему Царскому милостивому нраву, жаловати хотим, никто б ничего от нас Великого Государя не опасался: как было, будучи у Свейских людей в руках, их воли не творити?» — говорилось в царском послании.
Впрочем, ни казнить, ни жаловать было практически некого. Послы великого князя составили опись состояния Новгорода после выхода оттуда
О причине малолюдства красноречиво говорится в одной из челобитных, поданных царским послам: «Как были в Новегороде немецкие люди, и от их великих налогов и правежев многие посадские людишки сами на себя посягали, давилися, а иные, не терпя великих правежев и мучения, разбрелися розно, да и те людишки на дорогах от литовских и от немецких и от воровских людей побиты, а иные с мразу и с гладу в лесах померли».
На оставленных шведами оккупированных землях началась гигантская инвентаризация. Специально назначенные комиссии считали все — от колоколов, в том числе битых и горелых, до кабацких чанов и пушек. Доносы о русском имуществе, тайно увезенном или спрятанном шведами в нарушение договора, текли густым потоком. Кто-то видел, как шведы ночью вывезли из Новгорода три пушки, укрыв их сеном, кто-то сообщал, что шведы зарыли в землю несколько колоколов, чтобы потом выкопать их и похитить при удобном случае. «Верните! Заплатите ущерб! Докажите, что не брали!» — требовали русские комиссары.
Много хлопот вызывала и борьба за людей. Царские представители жаловались, что шведы насильно удерживают в отошедших к ним городах ремесленников, в том числе пушкарей, а с тех, кто хочет переехать в Россию, берут взятки. Шведы, в свою очередь, обвиняли царских слуг в нежелании высылать назад исконных шведов, толпами перебегавших на земли великого князя в поисках лучшей доли. По огромной приграничной территории шла загонная охота. Как русский царь, так и шведский король старались поймать в свои сети как можно больше народа, пока на границах еще не установлены прочные заставы, а людишки растерянны и не сообразили, куда им лучше приткнуться.
В годы шведской оккупации сотни представителей высших слоев русского общества, от высокородных бояр до мелкопоместных дворян, верой и правдой служили Густаву Адольфу. Они тем более нужны были королю сейчас, чтобы держать в повиновении массу его новых русских подданных. Но великий князь успел отправить многих из этих полезных людей в глубь своей обширной страны, в Сибирь и на Каспий. «Вы их несправедливо сослали. Приведите дворян к границе, и пусть они в нашем присутствии изъявят свою волю, кому хотят служить!» — взывали шведские комиссары. «Они не сосланы, а добровольно отправились служить нашему самодержцу. Вызывать их на границу незачем», — с достоинством парировали русские представители.
Шведам приходилось смириться с тем, что своих былых союзников они уже никогда не увидят. Впрочем, многие знатные русские все же остались на шведской стороне. Они вели сейчас агитацию в отошедших короне городах, призывая жителей сменить подданство. Православие останется в неприкосновенности, а их монархом будет просвещенный и милостивый шведский король, под защитой которого они забудут о тирании великих князей!
Наиболее отчаянные из вербовщиков заезжали и на другую сторону границы, уговаривая население переходить
Густав Адольф даровал шведское дворянство множеству высокопоставленных русских, перешедших на его службу, с присвоением им гербов и раздачей поместий в новых восточных землях. Так в Швеции появились дворянские фамилии явно русского происхождения: Аминофф, Аполофф, Баранофф, Бутерлин, Клементеофф, Голавитс, Калитин, Нассокин, Пересветофф-Мурат, Росладин, Рубзофф. В некоторых гербах, как уверяют знатоки геральдики, не чуждый иронии король навсегда запечатлел переход их владельцев от одного государя к другому. Олени и лани, грациозно скачущие по щитам, развернуты нетрадиционно, направляя свой бег с востока на запад. Впрочем, об измене в сегодняшнем понимании этого слова говорить не приходится. Переход на службу от одного государя к другому считался в Европе обычным делом, верность следовало сохранять лишь своей религии. В этом отношении «рюссбайор» (русские бояре), как целое столетие, вплоть до начала XVIII века, называли в Швеции представителей восточного пополнения шведского рыцарства, свои убеждения не меняли. Лишь их дети, когда в конце XVII века в шведской Ингерманландии началось целенаправленное искоренение православия, стали переходить в лютеранство.
Если «русские бояре» были свободны в своем выборе и потому могли легко относиться к сыпавшимся на них со стороны подданных великого князя обвинениям в измене, то на крестьян и священников обрушилась двойная несправедливость. Сначала их, точно скот, передали от одного хозяина другому, а затем стали проклинать как «отметчиков». Духовным главой шведских православных приходов оставался новгородский митрополит, и, когда сельские священники из-за границы приезжали в Новгород по своим делам, митрополит срывал с них скуфьи и отсылал назад без благословения, говоря с упреком, что если бы они убежали, то и крестьяне бы за ними пошли.
«И все делаетца против учиненного мирного постановленья, что его королевского величества подданные тем обычаем от его царского величества подданных лаяны, проклинаемы и позорены», — жаловались шведы на переговорах. Бояре отвечали на это лукаво: мол, дела действительно творятся нехорошие, но на митрополита влиять они не могут, сам царь в дела церковные не вмешивается.
Едва поутихли имущественные споры и удалось совместными усилиями справиться с людскими толпами, перетекавшими от одного государя к другому, как возникли конфликты при разметке границы. В конце 1617 года на сотни километров был лишь один пограничный знак — камень в местечке Салмис к северу от Ладоги, на котором была высечена надпись: «Здесь установил Густав Адольф, король Швеции, крайний рубеж своего государства. Да пребудет дело рук Его вечно Промыслом Божиим».
От ловкости и хладнокровия межевых комиссаров зависело многое. Они могли бескровным способом отвоевать для своих монархов десятки квадратных километров чужой территории. Межу, то есть границу, вели по рассказам местных крестьян, так называемых старожильцев, издавна прикрепленных к определенному участку земли. Они могли сказать, что граница, например, Копорья исторически идет во-он вдоль того болота в двадцати километрах к западу. А могли и крест поцеловать на том, что где стоят, там и есть линия раздела.