Несовершенные
Шрифт:
Мужчина засмотрелся на Анну, и она разрешила себе поулыбаться, так, чтобы не заметила брюнетка. Поиграла в конспирацию. Вспомнились обои из магазина. Отец всегда считал, что обои клеят от бедности, а Гвидо – что от дурного вкуса. Красные обои в китайском стиле, с зонтиками, птицами феникс и золотистыми прожилками: вот что она хочет видеть у себя дома. А на кухне, пожалуй, будет стол-островок, детям наверняка понравится обедать там вместе с ней. И Кору надо попросить к ним переехать. Гвидо всегда был категорически против, даже сказал однажды: «Не разводи фамильярности». При чем тут фамильярность? К
Мужчина продолжал ее разглядывать, а брюнетка жевала оливки, блуждая глазами по работам Хельмута Ньютона на стенах. Анна тоже взглянула на эти совершенные тела в выигрышном свете, на женские груди, над которыми словно в поте лица потрудился Гвидо, и ей стало смешно. Ощущая на себе неотрывный взгляд мужчины, она заказала еще бокал. Интересна ей была лишь брюнетка, ее неведение и дерзость. Любовница. Преданная, готовая пойти на все, преступная. Но в чем она виновна? «Да ни в чем», – прошептала она сама себе. Измен не существует, есть лишь пробелы, которые заполняют другие люди.
Гвидо смело поступил, заговорив первым. Если даже он и спит с кем-то еще, у него таки хватило решимости признать, что все разладилось. А она могла бы продолжать в том же духе еще долго, не задумываясь ни о чем. Теперь, благодаря кризису, у нее есть время и возможность поразмыслить, чего она сама хочет.
После третьего бокала она ушла. Вино ударило в голову: она разогрелась, подмышки вспотели, пакеты оттягивали руки. Она не знала, дома ли Гвидо, но надеялась, что нет: уже почувствовала вкус свободы.
Ветер улегся, она шла быстро, лица прохожих тонули в вечерних сумерках. Свернула в переулок, ведущий к дому. Тишину нарушало лишь шуршание листвы да отдаленный гул машин. В садике за забором скрипнул гравий, но она никого не увидела. И вдруг пятнистая дворняжка бросилась на ограду и зарычала, сверля Анну взглядом. Собака была небольшая, но лаяла неистово и злобно. Анна отпрыгнула назад: она очень боялась собак. Как-то в детстве, на пляже, ее укусила за ногу немецкая овчарка – большой и добродушный пес, к которому она, улыбаясь, рискнула подойти. Теперь она застыла на месте. Дворняга за забором как будто чуяла ее страх и питалась им. Сколько раз Гвидо спасал ее от собак? Сколько раз, негромко и спокойно убеждая, уводил прочь от опасности? Ободряющий голос, неторопливые движения, вселяющие уверенность слова. Только сейчас она в полной мере осознала, что потеряла его. И еще долго стояла там в темноте.
6
Анна припарковалась напротив клиники. Вошла в ворота и в саду увидела Наталию и Габриеле, которые расходились друг от друга в разные стороны. Дочь улыбалась, сын смотрел в землю, наблюдая за своими шагами. Справа, упираясь локтем в ствол миндального дерева и уткнув лицо в предплечье, стояла Мария Соле и считала: «Одиннадцать, двенадцать… тринадцать!» Когда она подняла голову, Анна инстинктивно отступила назад. Затаившись за обвитой плющом железной оградой, стала наблюдать. Мария Соле, в халате и на высоченных каблуках, была накрашена не так сильно, как при первой их встрече. Тогда, на
Наталия спряталась за мусорным баком. Габриеле сидел на скамейке, ноги болтались в воздухе. Мария Соле подошла к нему, оглядываясь по сторонам.
– А ты что не играешь? – спросила она.
Тот не ответил, сосредоточенно изучая свою наискось протянувшуюся тень.
– Хорошо, – продолжала Мария Соле, – значит, ищу только одну девочку, которая спряталась очень-очень хорошо.
С сосредоточенным лицом она крадучись двинулась вперед, осторожно переступая каблуками. Заметила Наталию, но не подала виду и стала огибать мусорный бак с другой стороны, а девочка, едва сдерживая смех и восторг, высунулась вслед за ней.
– Ку-ку! – огорошила ее из-за спины Мария Соле.
Наталия подпрыгнула и потеряла равновесие, но Мария Соле тут же подхватила ее и, поддерживая под мышки, осторожно опустила на землю и принялась щекотать. «Пуси-пуси-пуси», – приговаривала она, заливисто хохоча, и вслед за ней и малышка разразилась звонким смехом, болтая ножками и обнажив в широкой улыбке все зубки. Мария Соле, растроганная ее весельем, прижала девочку к груди, потом взяла в ладони ее голову и поцеловала прямо в губы. «Адель…» – прошептала она и снова поцеловала.
Анну передернуло. Жест выглядел нарочитым и неприличным. Эта женщина даже не помнит имени ее дочери, а позволяет себе так ее целовать! Анна направилась было к входу в здание, но тут увидела, что Мария Соле плачет. Только что смеялась, а теперь сидит на корточках и глядит на Наталию полными слез глазами, а та растерянно смотрит на нее. Дочь на автомате тоже заревела. Мария Соле, сделав над собой усилие, вытерла глаза:
– Нет-нет, милая, не плачь!
Затем попыталась улыбнуться, и Наталия вслед за ней. Выражения лиц, почти касавшихся друг друга, менялись одновременно: боль рассеялась, испарилась с их поверхности.
Мария Соле подняла девочку, усадила себе на бедро, придерживая одной рукой. Точно это ее дочь.
– Плохие слезы, кыш отсюда! – сказала она и пошла к Габриеле, который слонялся около скамейки, пиная камешки. – Ну что, пойдем? – спросила она, наклоняясь к нему.
Мальчик не отреагировал, даже головы не повернул.
– Эй, я с тобой разговариваю! – бросила она. Ее рука повисла в воздухе.
– Мария Соле, вас доктор зовет! – крикнула Лилиана, пожилая женщина-администратор, появившаяся на пороге.
– Сейчас иду! – обернулась Мария Соле.
Малышка, играя с ниткой жемчуга на ее шее, расстегнула замочек, и ожерелье упало на землю.
– Бум! – воскликнула Мария Соле.
Наталия застыла, вглядываясь в ее лицо и не понимая, сердятся на нее или шутят. Та улыбнулась, и малышка тоже:
– Бум!
– Соле, где ты там? – донесся из глубины клиники голос Гвидо.
Мария Соле поспешно опустила девочку на землю, подобрала ожерелье, одним ловким движением закрутила волосы, кончиками пальцев пригладила брови.