Неспящий

Здравствуй, путник.

Ты держишь в руках мой первый роман. Что он для меня? Возможность рассказать историю о вещах, которые меня волнуют.

Чем он станет для тебя? Путеводной нитью, солёным дуновением ветра с океанских берегов, а может, грустной сказкой, дошедшей до нас из неведомых земель.

Но в любом случае, он остаётся историей. Историей людей, которых я создала в своём сердце и полюбила. Так и ты, надеюсь, полюбишь их, отправляясь с ними в их большое путешествие.

Я не буду обременять тебя длинным предисловием. Просто читай и радуйся. Радуйся каждому мгновению своей жизни. Цени

И помни: ты никогда не был один.

Когда весь мир во тьме замрёт

последний взяв предел,

из пепла вновь восстанет тот,

кто ярче всех горел.

Никто никогда не предупреждал, что смерть станет для меня самой желанной наградой. Казалось бы, ты столько можешь успеть, столько пережить, столько совершить, Совершить с большой буквы, особенно когда тебе не придётся умирать ни завтра, ни через неделю, ни когда-либо вообще… Но я чертовски устал. Устал испытывать эту боль каждый раз, когда выхожу вперёд, расправив плечи и не отрывая взгляда от бесконечного горизонта. Устал терять, устал смотреть, как умирают все те, кого я пытался защитить, устал быть запертым в этом бесконечном цикле, не знающем ни жизни, ни смерти, ни прошлого, ни будущего. Кто я? Кем я стал? Как оборвать эту нить?

Это началось много лет назад.

Тогда мы с родителями жили в небольшой деревушке на западных окраинах. Мама собирала травы для продажи отваров и настоек или вышивала, отец же преимущественно пропадал на рыбалке. Около нашего дома (у порога и на заднем дворе) всегда толпились пузатые замасленные бочки, небогоугодно распространявшие чудовищный рыбный аромат по всей близлежащей округе. Правда, я привык к этому с детства, поэтому частенько выходил с утра на крыльцо и вдыхал полной грудью, сладко потягиваясь. Воздух казался мне свежим и чистым, в то время как проходящая мимо торговка молоком или пастух бросали на меня крайне подозрительные взгляды, удивляясь, наверное, тому, как моему желудку удавалось не вывернуться наизнанку.

Чаще всего мой день состоял из различного рода помощи — я помогал матери закупоривать банки, развешивал травы или бельё на верёвках, до которых она с трудом могла дотянуться, так как ростом доходила едва ли до моего плеча. Иногда она складывала руки на груди и наигранно печально вздыхала о том, что «её маленький Тори теперь более похож на ясеневое дерево, нежели на ребёнка». Уж не знаю, хотелось ли ей тонко намекнуть на мою умственную несостоятельность, или же это стоило воспринимать как комплимент моей стойкости и статности… Тем не менее, я всегда улыбался этому. Иногда, возвращаясь из долгой поездки в город (как правило, за нитями для маминых полотен или снастями для отца), я обнимал её, выбежавшую мне навстречу, и её ноги отрывались от земли настолько, что топорно сшитые башмаки предательски соскальзывали с них. В такие моменты мама смеялась, грозила кулаками и просила немедленно опустить её, чтобы я, не дай боги, не надорвался и не стал окончательно бесполезен в хозяйстве. Но именно тогда она казалась особенно хрупкой и лёгкой, и мы оба были счастливы от осознания близости и нашей неразрывной связи, способной преодолеть любые невзгоды.

Я любил своих родителей и не очень-то стремился покинуть отчий дом, как многие мои сверстники. Иногда мне грезилось большое путешествие в далёкие страны, однако это всё оставалось далёкой мечтой или даже просто фантомным допущением, не так уж часто посещавшим меня. Мне казалось довольно приятной перспективой провести следующие несколько лет в помощи своим стареющим родителям. Может, наконец, разжиться ещё одним участком земли, открыть свою лавку, жениться… И моя жизнь потихоньку текла именно в этом направлении, не оставляя поводов для беспокойства.

В ранние юношеские годы я также попал на попечение к Эбриусу — местному мечнику, бывшему служителю самой королевской гвардии, но ныне просто беззаботному пьянице, чудом находящему в себе силы сохранять трезвость ума хотя бы до заката солнца и, ко всеобщему удивлению, не растерявшему своих боевых навыков. Эбриус заметил меня в шутливой потасовке с сыном плотника и почему-то особо выделил мои двигательные навыки. Отец не стал возражать, посчитав, что мужчине крайне полезно обрести воинские умения, поэтому с того дня несколько раз в неделю я посещал двор у покосившейся лачуги Эбриуса и получал весьма ценные уроки за парочку Ро или кружку рисовой настойки. Надо сказать, ощущение клинка в руках, пусть и давно затупленного, вызывало во мне какой-то необъяснимый трепет и вместе с тем вселенское спокойствие. Я мог часами выполнять упражнения, не видя и не слыша ничего вокруг, и время будто бы замедлялось для меня…

Так проходили мои дни. Помощь по хозяйству, торговля на ярмарках, тренировки у Эбриуса и нечастые поездки в город. Эта размеренность мне очень нравилась, я был спокоен и счастлив.

Однажды, в середине осени, я проснулся от сильного грохота. Я выбежал во двор и, будучи сразу же окачен потоками ледяного дождя, увидел, как полыхает амбар за нашим домом. Помимо запаха гари и сырости и едкого белого дыма, застилающего всё вокруг, по окрестностям расползался отвратительный рыбный запах. Отец и ещё несколько соседских мужчин, сбежавшихся на шум, спорили неподалёку.

— Тори! — окликнул меня папа, и я побежал в его сторону, чувствуя, как комья грязи прилипают к ногам.

— Что случилось? — воскликнул я, пытаясь перекричать ливень.

— Молния, — ответил бородатый кузнец, стоявший рядом с моим отцом.

Мужчины явно пребывали в растерянности, так как до реки было около получаса ходьбы, если не учитывать возможность срезать по лесу, да и достать повозку, на которую можно погрузить ёмкости для воды, в такое время было бы сложно. Тушить из колодцев было крайне опрометчиво, потому что деревня и так потеряла много питьевой воды в этом сезоне. Ко всему прочему, некоторые и вовсе считали, что тушить ничего не нужно, так как дождь сам сделает своё дело. Однако дождь не оказывал нужного эффекта, и пламя продолжало съедать наши запасы и вполне неплохие доски, любовно сколоченные отцом.

— Нужно выносить запасы! — наконец, скомандовал мой отец. Времени действительно оставалось мало, но пока ещё в амбар можно было проникнуть, чтобы спасти хотя бы часть продовольствия, снастей и материалов, заготовленных отцом.

— Тори, держись рядом, — негромким голосом сказал он мне в тот момент, когда двери амбара распахнулись. Изнутри повеяло жаром, и дыхание будто остановилось на секунду. Мы бросились внутрь под крики отца, направлявшего своих помощников по разным углам.

— Проклятье! Снасти! — отчаянно прорычал отец, рванувшись к лестнице на второй этаж. Из-за недели, почти наполовину утонувшей в дождливой сырости, отец несколько дней не рыбачил, и потому уложил снасти на их обычное место. Их потеря могла оставить нас без еды на крайне долгое время, ибо отец собирал свой рабочий инвентарь годами.