Нестор-летописец
Шрифт:
Однодеревку с гребцами поставили во главе повоза, сцепив вервием с лодьей воеводы. Большой княжий повоз тронулся в путь.
Триста верст до впадения Шексны в Волгу одолели за седмицу. На ночь бросали якорные грузы, не заходя к берегу, чтобы не терять время. Чуть живых, заледеневших волхвов отвязывали, скудно кормили и сваливали на дно лодки. С утра снова крепили к бортам.
В устье реки повоз встал для роздыха. Лодьи сгрудились у берега. Смерды рубили дрова для костров, варили сыть. Кмети стреляли в лесу дичь, вышли
К вечеру Янь Вышатич позвал храбра, разложил перед ним обширную харатью. На пергамене затейливо вились ниточки рек, крошечные теремки означали большие грады, частокол — малые крепостицы и погосты. Душило с неподдельным уважением воззрился на харатью. Воевода водил по ней заскорузлым пальцем.
— Повоз пойдет по Волге и Оке. Так хотя и дольше, зато с одним волоком. Ярославский посадник уже, думаю, отправил повоз, но все равно простоим там не менее седмицы. К устью Клязьмы подойдем еще дней через десять. Там буду ждать тебя пять ночей. Итого на все про все у тебя три седмицы с хвостом.
Храбр понимающе кивнул и спросил:
— На все про что?
— Ты пойдешь другой дорогой, — разъяснил воевода, — через Ростов по Которосли и через Суздаль по Нерли.
Он показал путь по извивам речных ниточек, переходящих одна в другую.
— Ростов и Суздаль стоят под рукой князя Всеволода. Вестей оттуда у меня нет. А хотелось бы знать, что деется там. Волхвы зимой взбаламутили смердов, убили ростовского епископа. До Переяславля далеко, из Ростова по зимнему пути гонцам туда ехать два с лишком месяца. Если Всеволод решил послать дружину, она придет только к лету. Понимаешь, к чему клоню?
— Ты говоришь, чтоб я пришел туда, посмотрел, свернул пару немытых шей…
— При нужде, — уточнил воевода.
— Ага, при ней. Я без нужды никого не трогаю.
— Тогда можно и больше. Если спросят, меня не поминай. Ты сам по себе. Вольный храбр.
— А если там все тихо?
— Тогда ты просто прогуляешься.
Храбр подумал.
— Ладно. Тряхну веретеном.
Немного взгрустнул.
— С Тарасием было б веселее…
Воевода налил ему в кружку меду.
— Поплывешь с утра на лодке, возьмешь гребцов, снеди, оружия сколько хочешь.
Душило допил мед и налил из корчаги еще.
— Да-а… Помню, позапрошлой зимой в Новгороде усмиряли мы с князем Глебом Святославичем одного волхва. Тоже, поганый, людей на уши поставил… Никого на свете нет вреднее волхвов, — подбил он итог и пошел из шатра.
В рассветном бледном тумане от берега отчалила однодеревка с четырьмя смердами-гребцами. В носу лодки, широко упершись ногами, заложив пальцы рук за пояс, стоял храбр. На корме под просмоленной дерюгой лежало оружие: два составных лука в налучьях, тулы со стрелами, два меча, большой топор и малый чекан, палица и булава, несколько сулиц, поясных и засапожных ножей. Смерды, увидев все это, заверили, что одна лодка не возьмет столько кметей.
— Сколько? — спросил Душило.
— Здесь на малую дружину, — ответили гребцы.
— Я и есть дружина, — без похвальбы сказал храбр.
Берег исчез в тумане. Река разливалась широко и спокойно. Грудь наполнялась сырым бодрящим воздухом. Душило приложил ладони к губам и вдруг закурлыкал по-журавлиному. Издалека, из-за разлитого в небе молока, ответил тихий, едва слышный клекот…
В устье Шексны решилась участь волхвов. Янь Вышатич добился от них немногого — лишь признания, что боги по каким-то своим причинам им не помогут.
— Знаем теперь — не оставишь ты нас живыми, боярин. Так нам боги говорят.
Воевода остался доволен и этим.
— Вот тут они не обманули, правду сказали. Хотя откуда им знать правду?
— Теперь мы от себя скажем, — встрепенулся волхв, прежде влачивший толстое брюхо, но потощавший от испытаний. Оба кудесника сидели на земле — отмороженные в ледяной воде ноги держали худо. — Если отпустишь нас, много добра тебе будет в жизни. Боги не поскупятся, и от нас дары примешь. Если же погубишь нас, не миновать тебе зла от людей и от богов. Для чего тебе наша смерть?
— Ваши боги ничего ни дать мне не могут, ни взять, — молвил боярин. — Смерть свою вы сами на себя навлекли душегубством и разбоем. Если отпущу вас, еще больше людей сгубите. Я же и виновен буду в этом перед Господом. А если исполню свой долг, то будет мне благо.
— Пришлой верой прикрываешь свою злобу, боярин! — проскрежетал желчный волхв.
— Вот тебе! — Янь Вышатич сунул ему в нос дулю. — Поступлю с вами не по моей вере, а по вашей. Эй, Лешко! — позвал он десятника. — Пусти клич, пускай смерды соберутся.
— Да чего их собирать, вон они рты разевают.
Десятка два гребцов стеклись послушать, как воевода срамит волхвов.
— Всех собери! — велел боярин.
— Все-ех? — с сомнением потянул Лешко и порысил исполнять приказ.
Гребцы с полутора десятков лодий, побросав дела, устремились на зов воеводы. Предстояло нечто необычное, и это подогревало их интерес.
Окруженный толпой смердов, Янь Вышатич показал на волхвов:
— У кого из вас они умертвили родню?
Смерды, набранные из белозерских и шекснинских погостов, вволю насмотрелись зимой на ворожбу с резней. Десятки голосов слились в общий гул.
— У меня сестру убили!
— Мать-старуху не пожалели!
— Старшую дочь от них не уберег. Как овцу прирезали.
Воевода поднял руку и перекричал всех:
— Мстите за своих!
Толпа отозвалась радостным кличем. Янь Вышатич, продираясь сквозь напиравших смердов, не оглядывался. Сзади кипела возня, воеводе блазнилось утробное звериное урчанье и чавканье.