Несущая огонь
Шрифт:
В тот вечер, сидя на кушетке в одном из небольших холлов студенческого клуба, Энди и Вики сравнивали свои галлюцинации.
Она не помнила того, что особенно тревожило его: окровавленную руку, безжизненно взмахнувшую над толчеёй белых халатов, хлопнувшую по схеме и исчезнувшую. Энди совсем не помнил того, что живо представляла она: человек с длинными светлыми волосами приставил к кушетке на уровне ее глаз складной столик, расположил на нем ряд больших костей домино и сказал: «Сбейте их, Вики. Сбейте их все». Подчиняясь, она подняла руки, и тут человек осторожно, но твердо снова прижал их к ее груди. «Вам не нужны руки, Вики, — сказал он. — Просто сбейте их». И она взглянула на костяшки домино, и все они повалились одна за другой. Дюжина или около того.
— После этого я почувствовала усталость, — рассказывала она Энди, улыбаясь своей легкой скользящей улыбкой. — И мне показалось, будто мы говорим о Вьетнаме. Я сказала что-то вроде: «Если надет Южный Вьетнам, все они повалятся». Он улыбнулся, похлопал меня по рукам и сказал: «Почему бы вам не поспать немного, Вики? Вы, должно быть, устали?». И я заснула, — Она покачала головой. — Сейчас это кажется нереальным. Я наверно, всё это придумала или галлюцинировала в связи с чем-то в прошлом. Ты не помнишь, видел ты его? Высокий парень со светлыми волосами до плеч и небольшим шрамом на подбородке?
Энди покачал головой.
— Не понимаю, как мы могли оба нафантазировать одно и то же, — сказал Энди, — если только они не создали средство, одновременно и телепатическое, и галлюциногенное. Об этом что-то говорили в последние годы… идея состоит в том, что галлюциногены могут обострить восприятие, — Он пожал плечами, затем улыбнулся. — Карлос Кастанеда [2] , где вы, когда вы нам нужны?
— А может, мы просто обсуждали одно и то же видение и затем забыли об этом? — спросила Вики.
2
Карлос Кастанеда — американский антрополог.
Он согласился, что такая возможность вполне существует, однако беспокойство не покидало его. Это было, как говорят, удовольствие ниже среднего.
Собравшись с силами, он сказал:
— Единственное, в чем я действительно уверен, так это в том, что я, кажется, влюбляюсь в тебя, Вики.
Она нервно улыбнулась и поцеловала его в уголок рта:
— Очень мило, Энди, но…
— Но ты немного меня боишься. Может, мужчин вообще.
— Может, и боюсь, — сказала она.
— Я прошу только о надежде.
— Ты ее получишь, — сказала она. — Ты мне нравишься, Энди. Очень. Но, пожалуйста, помни, что я боюсь. Иногда я просто боюсь. — Она хотела слегка передернуть плечами, но вместо этого сильно вздрогнула.
— Буду помнить, — сказал он, притянув ее к себе и поцеловал.
Секунду поколебавшись, она сама поцеловала его, крепко держа его руки в своих.
— Папочка! — вскрикнула Чарли.
Мир болезненно вращался перед глазами Энди. Ртутные фонари вдоль Нортуэй оказались внизу, а земля вверху будто стряхивала его с себя. Затем он сел, съехав с нижней части откоса, словно ребенок на санках. Ниже, внизу, беспомощно переворачиваясь, скатывалась Чарли.
Ой, она же летит прямо под колеса машин…
— Чарли, — хрипло закричал он, так, что болью пронзило горло и голову. — Берегись!
И вот она уже внизу припала к земле на обочине, рыдает в режущем глаза свете фар проходящей машины. Через секунду он приземлился рядом, с громким шмяканьем, которое отдалось по всему позвоночнику и ударило в голову. Предметы сдвоились перед глазами, строились, а затем постепенно встали на свои места. Чарли сидела на корточках, закрыв лицо руками.
— Чарли, — сказал он, тронув ее руку. — Все в порядке, малышка.
— Жаль, не попала под машину! — выкрикнула она пронзительным и злым голосом, с такой ненавистью к себе, что у Энди заныло сердце. — Так мне и надо за то, что подожгла того человека!
— Ш — ш-ш, — сказал он, — Чарли, ты не должна больше думать об этом.
Он обнял ее. Мимо проносились машины. Любая могла быть полицейской, а это означало — конец. Хотя в такой ситуации это принесло бы чуть ли не облегчение.
Рыданья затихали. Отчасти она плакала от усталости. То же самое и с ним — усталость довела головную боль до высшей точки, и на него нахлынул совсем ненужный поток воспоминаний. Если бы только они могли добраться куда-нибудь и прилечь…
— Можешь встать, Чарли?
Она медленно поднялась на ноги, смахнув последние слезинки. Ее лицо в темноте казалось мертвенно — бледной маленькой луной. Глядя на нее, он испытывал острое чувство вины. Ей бы уютно свернуться в постели где-нибудь в доме, за который выплачена почти вся ссуда, с плюшевым медвежонком в объятиях, а на следующее утро отправиться в школу и трудиться там во имя Бога, страны и учебной программы второго класса. Вместо этого она стоит на обочине скоростного шоссе на севере штата Нью — Йорк в час тридцать ночи, чувствуя себя виноватой, ибо унаследовала нечто от отца и матери — нечто, в чем она была виновата не больше, чем в голубизне своих ясных глаз. Как объяснить семилетней девочке, что однажды папочке и мамочке понадобились двести долларов и люди, с которыми они имели дело, утверждали, что все в порядке, а на самом деле лгали?
— Нужно поймать машину, — сказал Энди, он обнял ее рукой за плечи, то ли стремясь успокоить, то ли ища поддержки. — Доберемся до отеля или мотеля и поспим. Затем подумаем, что делать дальше. Годится?
Чарли безразлично кивнула.
— Хорошо, — сказал он и поднял большой палец. Машины, не обращая никакого внимания, проносились мимо, а менее чем в двух милях отсюда двигалась зеленая машина. Энди ничего не знал об этом; его возбужденный мозг возвращался к тому вечеру с Вики в здании студенческого клуба. Она жила в одном из общежитий — в том здании, куда он проводил ее и еще раз на ступеньках прямо перед большими двойными дверьми ощутил сладость ее губ; она неуверенно обнимала его руками за шею, эта девочка, еще такая невинная. Они были молоды, Боже, они были молоды.
Мимо проносились машины, каждая воздушная волна вздымала и опускала волосы Чарли, а он вспоминал конец того вечера двенадцать лет назад.
Проводив Вики до общежития, Энди пересек территорию колледжа и направился к шоссе, где собирался поймать машину и доехать до города. Майский ветер бился в кронах вязов вдоль аллеи, хотя он едва ощущал его дуновение; прямо над ним будто протекала по воздуху невидимая река, лишь самые слабые и отдаленные струи которой касались его.