Несущая огонь
Шрифт:
Но все дело в его ногах.
Он чувствовал уже не тепло. Он чувствовал жар.
Эдди Делгардо посмотрел вниз и закричал:
— Боже праведный Иисусе!
Ботинки горели.
Эдди вскочил на ноги — головы повернулись в его сторону. Некоторые женщины в страхе завизжали. Двое охранников, болтавших с контролершей у стойки „Аллегени эйрлайнз“, обернулись посмотреть, что там происходит.
Но все это не имело значения для Эдди Делгардо. Мысли о мести напрочь вылетели у него из головы. Его армейские ботинки весело горели. Начинали гореть обшлага зеленых форменных
Из кабинки выходила молодая женщина. Придерживая задранную до пояса юбку, она поправляла нижнее белье. Увидев Эдди, полыхавшего, как факел, она издала вопль, многократно усиленный кафельными стенами туалета. Из нескольких занятых кабинок раздались возгласы: „Что там такое?“ и „В чем дело?“ Эдди ухватил дверь в платную кабинку, прежде чем она захлопнулась, и ворвался внутрь. Он уцепился сверху за обе боковые перегородки, вбросил ноги в унитаз. Раздался шипящий звук, поднялся столб пара.
Влетели двое охранников.
— Стой, эй, ты, там! — закричал один из них. Он вытащил револьвер. — Выходи оттуда, руки на голову!
— Может, подождете, пока я вытащу ноги? — огрызнулся Эдди Делгардо.
Чарли вернулась. Она плакала.
— Что случилось, крошка?
— Я достала деньги, но… у меня опять вырвалось, папочка… там был, был… солдат… я не могла удержаться…
Энди почувствовал приступ страха — сквозь боль в голове и шее он дал себя знать.
— Опять огонь, Чарли?
Она не могла говорить, кивнула. По щекам текли слезы.
— О Боже, — прошептал Энди и заставил себя встать.
Это окончательно расстроило девочку. Она закрыла лицо руками, и, раскачиваясь взад — вперед, беспомощно зарыдала.
У дверей женского туалета собралась толпа. Дверь была открыта настежь, но Энди не мог разглядеть… Затем он увидел. Двое охранников, прежде пробежавших туда, вели крепкого молодца в армейской униформе из туалета к своему отделению. Парень орал на них, и большая часть произносимого была виртуозно непристойной.
Брюк ниже колеи у него почти не было, а в руках он нес два почерневших предмета, которые раньше, вероятно, были ботинками, с них капала вода. Все трое вошли в отделение — дверь захлопнулась. В зале аэровокзала стоял возбужденный гомон.
Энди сел, обнял Чарли. Думалось с трудом; мысли походили на серебряных рыбок, плавающих в огромном темном море пульсирующей боли. Однако ему необходимо было сделать все возможное. Если они хотят выбраться из этой заварухи, ему нужна помощь Чарли.
— Он в порядке, Чарли. Всё в порядке. Они его просто отвели в полицейский участок. Ну, так что случилось?
Утирая высыхающие слезы, Чарли рассказала. Услышала разговор солдата по телефону. В связи с этим возникли какие-то беспорядочные мысли, чувство, что он хочет обмануть девушку, с которой разговаривает.
— А затем, когда возвращалась к тебе, я увидела его… и не могла остановиться… это случилось. Просто вырвалось… Я могла ему сделать больно, папочка. Я могла причинить ему сильную боль. Я его подожгла.
— Говори тише, — сказал он, — И слушай меня, Чарли. Думаю, что случилось самое обнадеживающее событие за все последнее время.
— Думаешь? — Она посмотрела на него с откровенным удивлением.
— Говоришь, это вырвалось у тебя, — сказал Энди, подчеркивая каждое слово. — Именно. Но не так, как прежде. Вырвалось лишь совсем немного. Это — опасно, малышка, но… ты же могла сжечь ему волосы. Или лицо.
Она в ужасе отшатнулась, представив себе это. Энди снова ласково повернул ее к себе.
— Это происходит подсознательно и направлено на того, кто тебе не нравится, — сказал он, — Но… ты и вправду не повредила этому парню, Чарли. Ты… — Вей куда-то исчезло, и осталась одна боль. Разве он продолжал говорить? На какое-то мгновение он перестал соображать.
Чарли по — прежнему чувствовала, как Плохой поступок вертится у нее в голове, норовя вырваться снова, сотворить что-нибудь еще. Он как маленький, злобный и довольно глупый зверек. Стоит лишь выпустить его из клетки, чтобы сделать что-нибудь, вроде добывания денег из телефонов, и он может обернуться чем-то совсем ужасным, (как с мамочкой па кухне, ох, мам, прости) прежде чем загонишь его назад. Но сейчас это не имело значения. Сейчас она не будет думать об этом, она не будет думать об (бинты, моя мамочка должна носить бинты, потому что я обожгла ее) этом совсем. Сейчас важно, что с папой. Он как-то обмяк в кресле перед телевизором, лицо его искажено болью. Он бел, как бумага. Глаза налились кровью.
Ой, папочка, думала она, если бы я могла, я поменялась бы с тобой местами. В тебе сидит что-то, оно причиняет боль, но никогда не вырывается из клетки. Во мне что-то большое, совсем не причиняет мне боли, но, ой, иногда так страшно…
— Я достала деньги, — сказала она. — Я обошла не все телефоны, пакет стал тяжелым, боялась — прорвется— Она озабоченно взглянула на него. — Что нам делать, папочка? Тебе нужно прилечь.
Энди медленно пригоршнями стал перекладывать мелочь из пакета в карманы своего вельветового пиджака. Он спрашивал себя: кончится ли когда-нибудь сегодняшняя ночь. Ему хотелось поймать другое такси, отправиться в город и попасть в первый попавшийся отель или мотель… Но он боялся. Такси могут выследить. У него сильное ощущение, что зеленая машина где-то поблизости.
Он попытался вспомнить всё, что знал об аэропорте Олбани. Прежде всего это был аэропорт округа Олбани; по существу он находился не в самом Олбани, а в городке Колони. Район секты трясунов — разве дедушка не говорил ему когда-то, что это район трясунов? Может, они уже повымерли? А как насчет шоссе? Автострад? Ответ приходил медленно. Была тут одна дорога… какая-то Уэй. Нортуэй или Саутуэй, подумал он.
Открыл глаза, взглянул на Чарли:
— Сможешь идти, детка? Пару миль?
Конечно. Она поспала в такси и чувствовала себя сравнительно бодрой. — А ты?