Несущая смерть
Шрифт:
Юкико сжала ей руку.
Взгляд Гиндзиро был устремлен на грозовых тигров. Он уставился на них широко распахнутыми, как у удивленного ребенка, глазами. Юкико подождала, пока он придет в себя.
Кашлянув, генерал расправил плечи.
– Следуйте за мной, пожалуйста.
Стена солдат расступилась, пропуская прибывших. Юкико улыбнулась Буруу и Кайе, а затем шагнула под широкие, выбеленные дождем фронтоны Дворца Пяти цветков. Гиндзиро провел их через громадный вестибюль в широкий внутренний двор.
Несмотря на грозную оболочку, сердце Кицунэ-дзё
Гиндзиро провел Юкико через высокие, обитые железом двери по коридору, украшенному потрясающими гобеленами, изображающими сотворение Шимы. Юкико успела восхититься ткаными изображениями – каждый гобелен достигал двенадцати футов в высоту и двадцати в ширину, над их изготовлением трудилось наверняка не меньше дюжины мастеров в течение года.
На первом полотне были изображены Бог Идзанаги и Богиня Идзанами, стоящие бок о бок, когда Создатель копьем всколыхнул океаны творения. На следующем гобелене вытканная Богиня давала рождение островам, с лицом, искаженным от боли, на фоне неба, наполненного жгучим светом.
Юкико опустила глаза и поспешила пройти мимо. Затем последовал сюжет с похоронами Богини Идзанами: ее жизнь оборвалась при родах. Следующие четыре гобелена запечатлели неудачные попытки Бога-Создателя вернуть усопшую из подземного мира.
А на последнем полотне Идзанами была показана на горе из костей в окружении порожденных ею детей самых разных форм и размеров: чудовищ с щупальцами, великанов с кривыми клыками и высоких, мускулистых демонов с темно-синей кожей цвета полуночи.
Однако Богиня Идзанами выглядела страшнее любого из них – мертвенно-бледная и с бездонными глазами.
Ее называли Матерью Тьмы. Той, кто споет песнь, возвещающую о погибели мира.
Вестница конца света. Несущая смерть Эндзингер.
Напротив последнего гобелена стояла миска с рисом, чтобы Мать Тьмы могла утолить голод. Юкико вспомнила деревню Кагэ, Даичи, как он рассказывал легенду о падении Идзанами окружавшим его улыбающимся детям.
Печаль сжала сердце с такой силой, что Юкико едва могла вздохнуть.
– С тобой все в хорошо? – спросила Хана.
– Да, я в порядке. – Юкико опять сжала ее руку. – Ерунда.
– Вот и славно. Потому что я вроде бы собираюсь испачкать исподнее…
Шаги девушек разносились соловьиными трелями, пока они приближались к крылу даймё, доски скрипели десятком нестройных нот. Хана была бледна, как старые кости. Она провела пальцами по растрепанной прическе, бросив еще один скорбный взгляд на свою ветхую одежду.
Гиндзиро замер перед очередным огромным входом, закрытым двойными дверями, утыканными толстыми железными болтами.
Затем три раза стукнул – железом по железу. После серии мрачных щелчков двери разошлись в стороны на грохочущих петлях.
Генерал шагнул внутрь и заговорил низким голосом:
– Ваш покорный слуга просит прощения, чтобы представить своему достопочтенному господину благородную Араши-но-одорико, Кицунэ Юкико и ее соратницу.
Вперед поспешно выскочил невысокий мужчина в черной мантии и длинной шляпе с кисточками.
– Пройдите и преклоните колени перед Троном на пяти ступенях, резиденцией Окимото, первого даймё дзайбацу Кицунэ и его возлюбленного потомка, Кицунэ Исаму, бессмертного лорда Лисов!
Взявшись за руки, Юкико и Хана вступили в зал. Полы из темного дерева, обширное открытое пространство, освещенное экстравагантными старомодными светильниками с цветочным маслом. Массивные колонны из того же дерева обрамляли вход, и в мерцающем свете плясали тени.
Вокруг тронного возвышения в конце зала собралось более дюжины леди и лордов: суровые магистраты в угольно-черных костюмах, куртизанки с подведенными краской веками, писцы в тюбетейках с испачканными чернилами пальцами. Их, в свою очередь, окружал легион железных самураев, наблюдающих за происходящим свирепыми прищуренными глазами из-под лисьих масок. На пятой ступени, устроившись на троне из красного дерева, украшенном резными цветами, восседал Исаму, верховный владыка клана Кицунэ.
Он был одет в придворную мантию, на поясе висела пара цепных мечей – рядом с курносой шишкой богато украшенного железомёта. Рот прикрывал золотой респиратор в виде лисьей морды. И хотя он оказался стар, согбен и сморщен, Юкико чувствовала самурая, свернувшегося клубком у него под кожей. Среди придворных Исаму выглядел неуместно: так смотрится истертый в боях клинок среди моря красивых вееров.
Лоб его был изрезан хмурыми шрамами. Усы доходили до пояса.
– На вид ему около семи тысяч лет, – прошептала Хана.
– Легенда гласит, что он прожил сто лет. Одно из величайших светил моего клана.
– Боги, только вообрази, что у него под одеждой. Да у него светильники, наверное, свисают до колен…
Юкико с ужасом покосилась на девушку.
Однако приговор Хане умер тихой, но достойной смертью.
– Танцующая с бурей, – сказал даймё Кицунэ. – Мы польщены вашим визитом.
– Даймё Кицунэ Исаму. – Юкико отвесила низкий поклон. – Это большая честь для меня.
Хана до сих пор пялилась на владыку клана Кицунэ с недоумением.
Юкико дернула ее за рукав, и девушка неуклюже поклонилась.
– Наипочтеннейшее светлейшество, – пролепетала Хана.
По залу разносилась навязчивая музыка кото и сямисэна, и, поозиравшись, Юкико наконец обнаружила источник звуков. У южной стены стояла машина – несколько человекоподобных фигур внутри строительных лесов в форме полумесяца. Самодвижущиеся куклы были сделаны из латуни и олова и одеты в платья с золотым узором и черными завитками. Женские личики, выкрашенные в белый цвет, выдавали руку мастера. Металлические пальцы порхали по струнам и корпусу инструментов с нечеловеческой точностью.